Семья и подвижничество

Что мы можем ждать от детей, если наша забота о них будет ограничиваться только стремлением накормить и одеть их? А кто сделает остальное? Улица? Школа?

Да и нельзя, дорогие мои, забывать еще одно. Слова чужого человека, даже и благонамеренного, действуют на ум ребенка, слово же матери касается непосредственно его сердечка, а слово и пример отца дают чаду силу и энергию к воплощению [добра].

Так не ограничивайте своего влияния на детей только заботой раз в неделю привести их в церковь и оставить в ней на их же произвол. Нет, это не возродит живой веры. Ваша забота должна состоять в воспитании в детях страха Божия, во внушении им православных понятий, в научении своим примером, всей жизнью своей. Вникайте в жизнь чада, знайте его думы. Разговаривайте с ним обо всем. Благословляйте детей ежедневно утром и вечером, даже и тогда, когда их нет дома.

А христианский строй жизни в семье, с постами, молитвенным правилом утром и вечером – хотя бы кратким и с учетом детских возможностей и занятости, – с посещением храма всей семьей и приобщением всем вместе к Таинствам, будет незримо созидать детскую душу. И посеянное в детской душе незримо прозябнет [прорастет] в зрелые годы.

<…>

Други наши, если мы и теперь не восчувствуем грозящей нам опасности духовного одичания человечества, теряющего постепенно образ и подобие Божие, если не приостановим процесс богоотступничества и утери веры в семьях своих, в себе, то близок срок, когда осуществятся слова Христа Спасителя: Сын Человеческий, пришедши, найдет ли веру на земле ? [167] Аминь.

Спасение в миру [168] Митрополит Сурожский Антоний (Блум) [169]

Мне поставлен вопрос о спасении в миру: насколько сегодня применимы аскетические наставления отцов, каково может быть их приспособление к конкретной современной жизни? [170]

Первая предпосылка та, что Евангелие было провозглашено для всех без исключения. И если Христос нам предложил евангельский идеал, евангельский путь, именно не делая различения, не указывая каких-то специальных отдельных разветвлений, осуществление его в современной жизни должно быть возможно. Вопрос в том – что и как [возможно осуществить].

Большей частью невозможны те или другие формы жизни при тех или других обстоятельствах. Но не бывают невозможны те или другие настроения, тот или другой внутренний строй. Скажем, вести созерцательную жизнь по типу пустынника можно в пустыне, заниматься Иисусовой молитвой так, как ею занимался Странник [171] , можно только в условиях странничества и так далее. Но это совсем не значит, что нельзя быть лицом к лицу с Богом вне пустыни, что, не будучи странником, нельзя быть в таком же радикальном предстоянии [перед Богом] или нельзя заниматься Иисусовой молитвой с той же глубиной опыта. Так что, если ставить вопрос об аскетической жизни, исходя из тех или других форм, формы могут оказаться несовместимыми с теми или другими обстоятельствами, но это не значит, что их содержание несовместимо.

Если подумать о том, как эти формы постепенно выкристаллизовывались… Во-первых, они не были выдуманы или надуманы. Они постепенно выросли изнутри опыта; потом они стали даваться как условия для искания или нахождения того или иного духовного опыта – но началось-то бесформен. – но. Когда первый человек ушел в пустыню, у него не было программы, не было представления о том, во что это все выльется, он только знал одно: что ему нужно быть совершенно одному лицом к лицу с Богом и с собой. И уже из этого начали появляться формы: скажем, сразу было обнаружено, что невозможно жить бездеятельно, что надо работать (пустынники, например, плели корзины, во всяком случае, работали). Причем труд должен был быть тяжелый, такой, чтобы на него было положено настоящее усилие. Труд заключался в том, во-первых, чтобы делать что-то целесообразное, что требовало минимального умственного внимания и никакого внимания сердца, которое могло всецело оставаться Божиим, и, во-вторых, в тяжелых условиях жизни (скажем, ходили за водой на довольно большое расстояние, что представляло собой самый подлинный физический труд).

Затем был обнаружен ряд других вещей. Первые гиганты духа как-то [поодиночке] предстояли перед Богом; когда стали к ним прибиваться люди меньшего масштаба, появилось такое понятие, как послушание; оно стало разрабатываться сначала как общее руководство, а потом развилось в радикальные его аспекты.

Но главное, надо помнить: телесные ли упражнения, душевные ли упражнения, строй ли жизни, правила ли этой жизни – началось все это без намерения что-нибудь «создавать» в этом порядке; строй вырос из внутренней жизни. Поэтому жизнь, когда она есть, может выработать свои формы. Это общее биологическое правило, это правило и общественное, и личное, – была бы жизнь !