Семья мадам Тюссо

Марка им привели в кабинет заведующей. Елена Максимовна глянула и охнула — точная копия брата Сережи. Такой же хрупкий, темноволосый, глаза карие, смышленые. И так этими глазами смотрит, будто на шею сейчас бросится и заплачет от счастья. И Жанна вдруг в Колиных руках ворохнулась, потянула ручки к мальчишке. Будто признала в нем своего, сразу и безоговорочно. И Коля шагнул к мальчику, обнял его свободной рукой, наклонился, спросил тихо:

— Поедешь к нам жить, Марик? Смотри, как сестренка тебе радуется.

Ох, как ее тогда оцарапало Колино своеволие! Сам все решил, надо же! Впервые в их семейной жизни такое себе позволил. Не оставил ей выбора.

Нет, а что оставалось делать? Со стороны смотрится — вроде как муж решение принял. Не станешь ведь спорить в присутствии посторонних. Пришлось играть роль послушной покладистой женушки.

Бумаги им быстро оформили, в один день. Препятствий не было — не в чужие люди ребенка отдавали, а ближайшим родственникам. Да, это хорошо, конечно, когда нет формальных препятствий… Все быстро, все легко. А как на самом деле дела обстоят, никто не вникает. Может, и по-другому все бы сложилось, если бы Коля промолчал за ее спиной. Но как сложилось, так сложилось. От судьбы не уйдешь.

Вернулись уже вчетвером. Представили Юлику брата. Тот не особо и обрадовался, потому что пришлось комнату с Мариком делить. Никуда не денешься, что ж… Новую одежду покупать не стали, после Юлика много чего осталось. Не беда, что ношеная была одежонка, зато по размеру аккурат подошла, Марик был младше Юлика на три года и ростом поменьше, и худой был после детдомовского питания, как щепка. В первое время много ел и все норовил куски хлеба в карманы прятать, Елена Максимовна еле его от этой дурной привычки отучила. Один раз так по руке шлепнула, что он с перепугу со стула свалился и об ножку стола ударился, бровь рассек, все лицо затекло кровью. Ох, испугалась она тогда не на шутку! Если в больницу везти, там ведь скажут — бьют сироту, сволочи. Хорошо, что без больницы все обошлось. Но шрам все же остался, рассекал черную Марикову бровь белой кривой змейкой.

Привыкала Елен Максимовна к чужому ребенку долго, раздражалась все время. И Коле от нее тоже перепало за проявленное своеволие. Но что Коля… с него как с гуся вода, улыбнется, переморгается и дальше живет. Вот с Мариком было хуже, это да. Чем больше мальчишка старался ей угодить, тем больше она раздражалась. А потом ничего, привыкла все же. Смирилась. Да и к Марику, в общем, претензий не было — в школе учился хорошо, учителя его хвалили. Перепадала и ей от учительской похвалы порядочная толика — не всякий, мол, на такое решится, чтобы чужого ребенка в семье пригреть и вырастить из него пристойного человека. А вы, Елена Максимовна, стало быть, решились, и спасибо вам за вашу сердечность… Приятно было, что ж…

И Марику надо отдать должное — он был очень благодарным ребенком. Принимал всякое ее настроение со смирением, даже когда под горячую руку попадал. А попадал часто, что ж… Забот в большой семье много, нервов на эти заботы не напасешься. Может, и плакал втихомолку или Коле жаловался, она не видела и не слышала. И не извинялась никогда — еще чего. Пусть знает свое место в семье и понимает, что она для него сделала.

А еще Марик оказался прекрасной нянькой для Жанны, носился с ней, как дурень с писаной торбой. Можно сказать, она рядом с ним выросла. Потом уже в привычку вошло — не беспокоиться о том, кто заберет Жанну из садика, кто с ней погуляет и ужином накормит. Марик все сделает. И Жанна его полюбила и плакала потом…

А с Юликом так и не сложилось. Юлик относился к Марику холодно, близко к себе не подпускал, разговаривал с глухим недовольством в голосе. Хотя Марик и не лез к нему, а больше с Колей общался. Они вообще с Колей были похожи — всегда одно и то же выражение смирения на лице. Будто не она, а Коля был ему прямым родственником. Неудивительно, что и потом продолжилось их общение, просто она об этом не задумывалась. Постаралась забыть ту историю. Зачем самой себе душу травить, если уж дело сделано?

Конечно, дело было дурное, тут ни убавить, ни прибавить. И главное, все повернулось так нелепо, так странно. И надо же было той старушенции из пятьдесят третьей квартиры именно к Юлику за помощью обратиться! Он же вежливый, он же воспитанный, он никогда старому человеку в помощи не отказывал! Вот и подхватил Юлик старухины кошелки, поволок их на пятый этаж… Разве он мог предположить, что она на пороге собственной квартиры споткнется?

Конечно, он испугался. Испуг — не самый хороший советчик в таких ситуациях. Надо было «Скорую» вызвать или соседям позвонить, а он испугался и убежал. И потом все происходило, как в плохом кино. У той старушки сын — бритое быдло в малиновом пиджаке, с толстой золотой цепью на шее. Такие в те времена что хотели, то и делали. Если решил малиновый пиджак, что засудит маминого обидчика, никто ему слова поперек не скажет. И что было делать? Юлику судьбу ломать? Мальчик на втором курсе института учился, летнюю сессию сдавал.