Семья Малаволья

И ушёл, прихрамывая, с проклятиями, точно уже сжил его со свету, и дорогой говорил сам себе: «Нужно дружить с ними со всеми, с этими полицейскими», и раздумывая, как сделать, чтобы дружить с ними со всеми, пошел в трактир, где дядюшка Санторо сказал ему, что ни Рокко Спату, ни Чингьялента не показывались, и потом прошел к двоюродной сестре Анне, которая не спала, бедняжка, а с бледным лицом стояла на пороге и смотрела во все стороны. Там он встретил и Осу, которая пришла спросить куму Грацию, нет ли у нее, случайно, дрожжей.

— Я только что встретил кума Моска, — сказал он тогда, чтобы посплетничать. — Он был без своей повозки, и готов биться об заклад, что он шел бродить на скалы позади огорода Святой Агаты: «Любить соседку очень прибыльно: и видишь часто, и дорога выгодна».

— Хороша святая, — висит на ограде, — эта Мена! — принялась орать Оса. — Ее хотят выдать за Брази Чиполла, а она крутит и с тем и с другим. Фу, какое свинство!

— Пускай! Пускай! Так все узнают, кто она такая, и откроют глаза. А разве кум Моска не знает, что ее хотят выдать за Брази Чиполла?

— Вы сами знаете, каковы мужчины! Если на них посматривает пустая девчонка, они все бегут за ней, чтобы позабавиться. Но потом, когда они задумают жениться, они ищут настоящую, как я понимаю.

— Кум Моска должен был бы жениться на такой, как вы!

— Я сейчас не думаю выходить замуж, но, конечно, во мне он нашел бы то, что нужно. Во всяком случае, мой участок принадлежит мне и никто не может на него выпустить когти, как на дом у кизилевого дерева, который, если поднимется буря, может снести ветер. Было бы на что посмотреть, если бы поднялась буря.

— Пускай! Пускай! Погода не всегда хорошая, и ветер разносит ветки. Сегодня мне нужно поговорить по делу, — вы знаете по какому, — с вашим дядюшкой Деревянным Колоколом.

Деревянный Колокол был вполне расположен говорить об этом деле, которому не было конца, а «затянувшиеся дела превращаются в змей». Хозяин ’Нтони вечно пел ему о том, что Малаволья честные люди и уплатят долг, но он хотел бы посмотреть, откуда они выкопают деньги? На селе ведь было известно, кто чем владел, до последнего чентезима, а эти честные люди Малаволья, даже продав душу турку, и половины не могли бы заплатить до пасхи, а чтобы забрать дом у кизилевого дерева, Нужна была гербовая бумага и другие издержки, это он знал, и правы были дон Джаммарья и аптекарь, когда говорили про разбойничье правительство; он, — как верно то, что его зовут дядюшка Крочифиссо, — был не только против тех, кто накладывал налоги, но и против тех, которые не хотели этих налогов, и наделали такой суматохи на селе, что честному человеку стало уже небезопасно жить в собственном доме с собственным имуществом, и когда пришли его спросить, не хочет ли он быть синдиком, он ответил:

— Ловко! А кто же будет заниматься моими делами? Я забочусь только о своих делах!

— А еще хозяин ’Нтони задумал выдавать замуж внучку, потому что его видели вместе с кумом Чиполла. Это видел дядюшка Санторо, и видел еще Пьедипапера, который сводничал Осу и помогал этому нищему Альфио Моска, который хотел завладеть ее участком.

— Он заберет его у вас, это я вам говорю! — кричал ему в самое ухо Пьедипапера, чтобы убедить его. — Кричите и беситесь у себя дома, сколько хотите. Ваша племянница созрела для него, как груша, и бегает за ним по пятам. Я же не могу закрывать у нее перед носом дверь, когда она приходит посплетничать с моей женой, не могу из уважения к вам, потому что она все-таки ваша племянница и из вашего рода.

— Хорошее у вас ко мне уважение! С таким уважением вы заставите меня потерять участок!

— Конечно, вы его потеряете. Если внучка Малаволья выйдет замуж за Брази Чиполла, куму Моска, чтобы утешиться, остается только взять Осу и участок!

— Пусть на ней женится хоть чорт!.. — воскликнул, наконец, дядюшка Крочифиссо, совсем сбитый с толку болтовней кума Тино. — Мне нет никакого дела, эта проклятая только заставляет меня грешить! Я хочу получить свое имущество, которое истинно заработал собственной кровью, как истинна в чаше на обедне кровь Иисуса Христа, и, как видно, имущество это украдено у меня, потому что каждый тащит, что может, и кум Альфио, и Оса, и Малаволья. Сегодня же начинаю дело и забираю себе дом!

— Вы — хозяин! Если скажете начинать дело, начну сейчас же.

— Еще нет. Подождем до пасхи; «человек крепок словом, бык — рогами», но я хочу чтобы мне уплатили все до последнего чентезима, и никого больше не стану слушать насчет отсрочек.

Пасха, на самом деле, была уже близко. Холмы опять начинали покрываться зеленью, а фиговые деревья снова были в цвету. Девушки посеяли на окнах базилик, и на него садились белые бабочки; даже на чахлом дроке в скалах появились бледные цветочки. Утром на крышах с зеленых и желтых черепиц поднимался пар, а воробьи шумели до захода солнца.