Семья Малаволья

Дом у кизилевого дерева тоже как будто принял праздничный вид: двор был выметен, снасти в полном порядке висели вдоль стены и на колках, огород весь зеленел капустой и латуком; открытая комната, залитая солнцем, тоже казалась радостной, и все говорило, что приближается пасха. Старики выходили посидеть на пороге, а девушки пели на прачечном плоту. По ночам снова стали проезжать повозки, и по вечерам опять раздавался говор людей, выходивших поболтать на уличку.

— Куму Мену выдают замуж, — слышались разговоры. — Мать уже готовит ей приданое.

Время проходило, а время уносит как плохое, так и хорошее. Теперь кума Маруцца вся была занята кройкой и шитьем вещей, а Мена и не спрашивала, для кого это все делалось. Однажды вечером к ним в дом пришел Брази Чиполла со своим отцом, хозяином Фортунато, и со всеми родственниками.

— Вот кум Чиполла пришел к вам в гости, — сказал, вводя их, хозяин ’Нтони, как будто никто ничего не знал, между тем как на кухне готовили вино и каленый горох, а девушки и женщины были в праздничной одежде.

Мена и на самом деле казалась Святой Агатой в новом платье и с черным платочком на голове, так что Брази не сводил с нее глаз, как василиск, и примостился на стуле, зажав между колен руки, и от времени до времени тайком потирал их от удовольствия.

— Он пришел со своим сыном Брази, который теперь уже стал взрослым, — добавил хозяин ’Нтони.

— Конечно, молодые растут, а нас толкают в могилу! — ответил хозяин Фортунато.

— Выпейте теперь стаканчик вина, оно хорошее, — добавила Длинная. — Вот этот горох приготовляла моя дочь. Мне очень жаль, что я ничего не знала и не приготовила угощения, достойного вас!

— Мы были тут по соседству, мимоходом, — ответил хозяин Чиполла, — ну, и сказали себе: пойдем навестить куму Маруццу.

Брази, глядя на девушку, набил себе карманы горохом, а потом и малыши набрали полные горсти, и Нунциата с малюткой на руках напрасно старалась удержать их, говоря шопотом, точно в церкви. Старшие между тем принялись беседовать между собой под кизилевым деревом, окруженные кумушками, которые расхваливали девушку, какая она хорошая хозяйка, что держит дом чище зеркала. «Девушку ценят, как приучили, а паклю — как сучили».

— Вот и ваша внучка выросла, — заметил хозяин Фортунато, — и пора бы ее и замуж выдавать.

— Если бог пошлет ей хорошего мужа, мы ничего другого и не хотим, — ответил хозяин Нтони.

— «И браки и епископства суждены от бога!» — добавила кума Длинная.

— «Для доброй лошади всегда найдешь седло», — заключил хозяин Фортунато. — Такая девушка, как ваша внучка, всегда найдет хорошего мужа.

Мена, по обычаю, сидела рядом с молодым парнем, но. не поднимала глаз от передника, и Брази жаловался отцу, когда они уходили, что она не предлагала ему блюда с горохом.

— Что тебе еще нужно? — закричал на него хозяин; Фортунато, когда они отошли. — Только и слышно было, как ты грызешь, точно мул перед мешком ячменя. Смотри, ты залил себе вином штаны, Джуфа, и погубил мне новый костюм!

Хозяин ’Нтони, очень довольный, потирал себе руки и говорил невестке:

— Мне просто не верится, что с божией помощью мы добрались до гавани! Мене нечего будет больше и желать, и мы теперь наладим все остальное, и вы сможете сказать: «Правду молвил старый дед, что за горем будет смех».

В эту субботу, к вечеру, Нунциата зашла за пригоршней бобов для своих малышей и сказала:

— Кум Альфио завтра уезжает. Он собирает свои вещи.

Мена побледнела и бросила тканье.

В доме кума Альфио горел свет, и все было вверх дном. Немного спустя он пришел и постучал в дверь, и лицо у него тоже было не такое, как всегда, и он завязывал и развязывал узлы на кнуте, который держал в руках.

— Я пришел попрощаться с вами со всеми, кума Маруцца, хозяин ’Нтони, мальчики, и с вами тоже, кума Мена. Вино из Ачи Катены кончилось. Теперь Святоша взяла вино у массаро Филиппо. Я уезжаю в Бикокку, где мне с моим ослом найдется работа.

Мена молчала; ее мать только одна и раскрыла poт для ответа:

— Хотите подождать хозяина ’Нтони? Он рад будет с вами проститься.

Кум Альфио присел тогда на кончик стула с кнутом в руках и посматривал по сторонам, но не туда, где сидела кума Мена.

— Когда же вы теперь вернетесь? — спросила Длинная.

— Кто знает, когда я вернусь? Я еду, куда меня везет мой осел. Я останусь, пока там будет работа, но я поторопился бы вернуться сюда, если бы мог здесь заработать себе на хлеб.

— Берегите здоровье, кум Альфио, мне говорили, что в Бикокке люди мрут от малярии, как мухи.

Альфио пожал плечами и сказал, что тут уж он ничего не мог поделать.

— Я бы не хотел уезжать, — повторял он, разглядывая свечу. — А вы ничего мне не скажете, кума Мена?

Девушка несколько раз открывала рот, чтобы что-нибудь сказать, но у нее нехватало духа.

— И вы тоже уедете отсюда, раз вас выдают замуж, — добавил Альфио. — Мир устроен, как стойло: одни приходят, другие уходят, и понемногу все меняют свои места, и ничто уже не похоже на прежнее.

При этих словах он потирал себе руки и смеялся, но губами, а не сердцем.