Семья Малаволья

Но и она была не в духе, потому что ей не пришлось надеть новое платье, и она готова была пожалеть о деньгах, истраченных на базилик, который она послала куме Мене; и ’Нтони, который пришел за ними, они отправили обратно так молчаливо, что новая куртка готова была свалиться у него с плеч! После этого мать и дочь, пока хлеб сидел в печи, стояли и смотрели со своего двора на суматоху в доме Малаволья, откуда до них доносились даже голоса и смех, чтобы еще больше их бесить. Дом у кизилевого дерева был полон народом, как после смерти кума Бастьянаццо, и Мена без серебряной шпильки и с волосами, расчесанными на пробор, казалась совсем другой, так что кумушки теснились вокруг нее, и из-за болтовни и праздничного веселья нельзя было бы расслышать и пушечной пальбы. Пьедипапера, казалось, ухаживал за женщинами, столько он им наговаривал, между тем как адвокат занимался в это время изготовлением бумаг, хотя, как говорил дядюшка Крочифиссо, еще будет время послать судебного исполнителя; даже хозяин Чиполла разрешил себе отпускать шуточки, над которыми смеялся только его сын Брази; и все говорили сразу, а шалуны дрались из-за бобов и каштанов под ногами у взрослых. Даже Длинная, бедняжка, от радости забыла свои печали; а хозяин ’Нтони, усевшись на низенькой ограде, кивал утвердительно головой и смеялся сам с собой.

— Смотри, чтобы, как в прошлый раз, не напоить свои штаны, они ведь пить не хотят! — говорил сыну хозяин Чиполла и добавил, что чувствует себя крепче на ногах, чем невеста, и хочет танцовать с ней «фасола».

— Тогда мне тут больше нечего делать и я могу уходить! — отвечал Брази, тоже пытавшийся отпускать шуточки; и он жаловался отцу, что его оставляют сидеть в углу, как дурачка, и что даже кума Мена не обращает на него внимания.

— Этот праздник устроили для кумы Мены, — говорила Нунциата, — но она не веселится, как все другие.

Тогда двоюродная сестра Анна притворилась, что у нее из рук выскользнул стакан, еще на четвертушку с вином, и принялась кричать:

— Веселей! веселей! «Там-то и праздник, где черепки», и пролитое вино приносит счастье.

— Еще немножко, и мне облили бы штаны и в этот раз! — ворчал Брази, ставший осторожным с тех пор, как с его костюмом случилось такое несчастье.

Пьедипапера уселся верхом на ограду, со стаканом между колен, так что казался хозяином, — потому что он ведь мог прислать судебного исполнителя, — и сказал:

— В трактире нет даже Рокко Спату, сегодня все веселье здесь, и кажется, что мы у Святоши.

— Здесь гораздо лучше! — заметил сын Совы, пришедший в хвосте приглашенных. Его тоже позвали, чтобы дать выпить и ему. — Если вы придете без денег к Святоше, вам ничего не дадут.

Пьедипапера с ограды разглядывал маленькую кучку людей, рассуждавших между собой у колодца с такими серьезными лицами, точно они собирались перевернуть мир. В аптеке сидели все те же бездельники, говорили речи с газетой в руках или размахивали перед лицом друг у друга руками, как будто они собирались подраться; и дон Джаммарья смеялся и брал понюшку табаку, и было издали видно, какое она ему доставляла удовольствие.

— Почему это не пришли священник и дон Сильвестро? — спросил Пьедипапера.

— Я. приглашал и их, но они сказали, что заняты, — ответил хозяин ’Нтони.

— Они там, в аптеке, и можно подумать, что выпал нужный номер в лото. Что за чертовщина там случилась?

По площади шла старая женщина, она кричала и рвала на себе волосы, точно ей сообщили о какой-то беде; и перед лавкой Пиццуто уже собралась толпа, подобно тому как все собираются, чтобы посмотреть, что случилось, когда под тяжестью ноши падает осел. Даже простые женщины смотрели издали, раскрыв рот и не смея приблизиться.

— Я, во всяком случае, пойду посмотреть, что случилось, — оказал Пьедипапера и медленно-медленно слез с ограды.

Вместо упавшего осла, посреди толпы стояли отправлявшиеся в отпуск два матроса с мешками на спинах и с обвязанными головами. По дороге они остановились у цырюльника угоститься стаканчиком настойки. Они рассказывали, что произошел большой морской бой, и затонули корабли, большие, как Ачи Трецца, и битком набитые солдатами; словом, наговорили кучу таких вещей, точно передавали историю Орландо и французских рыцарей в Катанском море, и люди облепили их, как мухи, и слушали, развесив уши.

— Сын Маруццы Длинной тоже был на «Короле Италии», — заметил дон Сильвестро, остановившийся послушать.

— Сейчас побегу и скажу моей жене! — выскочил мастер Кола Цуппидо, — она тогда решится пойти к куме Маруцце, а то мне не нравятся эти надутые лица между соседями и приятелями.

Но Длинная пока еще ничего не знала, бедняжка, и смеялась и радовалась вместе с родными и знакомыми.

Солдат все продолжал болтать с теми, кто хотел его слушать, размахивая руками, точно проповедник: