Семья. О генеалогии, отцовстве и любви

Неделя в Провинстауне, которая обычно была веселым временем для всей семьи, на этот раз требовала больших усилий. Каждое утро за рабочим столом в студии с высокими потолками я встречалась со своими студентами для обсуждения их произведений. Содержание работ, как часто бывает на курсах писательского мастерства по документальной прозе, было тяжелым и болезненным: наркозависимость, самоубийство, скорбь, разлука, насилие. Тяжелые периоды жизни людей и желание истолковать значение этих периодов волнуют меня всегда. Как педагог я привыкла относиться к произведениям студентов со строгостью и вниманием. Обычно, когда я учу, мне удается отбросить свои собственные беды. Но в эту неделю настроение у меня было неровным.

В дневнике, который я вела в двадцать с чем-то лет, спустя совсем немного времени после смерти папы я корила себя за то, что моя скорбь не потеряла остроты. Наткнувшись на эту дневниковую запись уже будучи взрослой, я захотела обратиться к той молодой растерянной девушке и заверить ее, что это нормально. Я хотела ей сказать, что та скорбь — особенно феномен, известный как затяжная реакция горя, — сходит на нет своим чередом и в свое время. Но сейчас мне было трудно разрешить себе сострадание такого рода. Каждый день я старалась упрятать свою печаль подальше, когда преподавала, ходила на пляж, каталась по городу на велосипеде, ела с Майклом и Джейкобом на Коммершиал-стрит булку с лобстером, но каждое утро просыпалась в страшном шоке и вспоминала все сначала, как будто в первый раз.

Все время, пока я переосмысливала свое детство, Бен Уолден не выходил у меня из головы. Друзья продолжали посылать мне статьи о людях, зачатых с помощью доноров, которые находили сводных братьев и сестер и искали своих биологических отцов. Мне было интересно: читает ли обо всем этом и Бен, размышляет ли на эту тему или отпустил ситуацию и живет дальше? Терзала ли его сколько-нибудь мысль, что его биологический ребенок — вполне возможно, несколько биологических детей — бродит по этой земле? Что его действия имели реальные последствия? Мне было также интересно, знала ли его дочь, что он написал мне письмо о прекращении нашей переписки. Сказала ли ему Эмили, что подписалась на меня в Twitter? Обсуждала ли семья Уолденов, сидя за обеденным столом, меня?

Наконец обгоревшие на солнце, липкие от пота, усталые и с въевшейся в кожу солью, на машине с засыпанным песком полом мы отправились домой. Я прикрыла глаза, пока Майкл вел машину в потоке отпускников. Я обессилела от необходимости погружаться в истории жизни других людей, хотя едва ли могла погрузиться в собственную. За годы поездок в Провинстаун у нас установился привычный порядок, позволявший раскрасить длинный монотонный путь. Мы остановились у придорожного туристического ресторана «Лобстеры и моллюски Арнольда», наелись жареных моллюсков и луковых колец, запив обед холодной газировкой.

Эта ежегодная поездка означала для нашей семьи конец лета. Джейкобу предстояло готовиться к одиннадцатому классу старшей школы. Мы с Майклом тоже настраивались на активную работу: я была занята планированием будущей книги, а Майкл — созданием нового фильма. Дел у нас было достаточно, но, что бы ни происходило в нашей жизни день ото дня, мои мысли всё возвращались к одной и той же истории, и казалось, что так будет всегда.

Мы остановились заправиться где-то на Мид-Кейп-хайвей, когда я решила, как обычно, проверить почту, и среди рассылок о распродажах и политических призывов мне попалось имя Бена Уолдена. Тема письма гласила: «Переосмысление».