Семья Тибо.Том 1

Одно мгновение он смотрел на неё невидящими глазами. Затем взглянул по-настоящему и улыбнулся. Стоя таким образом, раздетая, с туфлей в одной руке, устремив на Антуана удивлённо-ласковый взгляд своих огромных глаз, она была забавна и соблазнительна. Уже устав стоять, она опёрлась о спинку стула. Рядом с гладкой атласной белизной торса плечи, руки и округлые бёдра цвета спелого абрикоса казались почти тёмными; этот загар наводил на мысль о тёплой горячей коже.

— Ложитесь сюда, — велел он ей, разостлав на кушетке простыню. Он больше не улыбался, снова отдавшись своим тревожным мыслям. — Растянитесь на животе. Во всю длину.

Решительный момент наступил. Антуан стал на колени, прочно уселся на пятки и вытянул руки вперёд, чтобы свободнее действовать пальцами. Секунды две он не двигался, как бы сосредоточиваясь. Озабоченный взор его рассеянно пробежал от лопаток до затенённого выгиба поясницы вдоль вытянувшейся перед ним жёсткой и мускулистой спины. Затем, положив руку на тёплую, слегка вздрогнувшую шею, он надавил двумя испытующими пальцами на позвоночник и, стараясь, чтобы давление всё время было равномерно, пересчитывая один за другим отдельные позвонки, стал медленно перебирать косточки этих чёток.

Внезапно её тело судорожно вздрогнуло; Антуан едва успел отдёрнуть руку. Смеющийся, полузаглушенный подушками голос безо всякой робости бросил ему:

— Вы же мне делаете больно, доктор!

— Да неужели? Где же? — Чтобы сбить её с толку, он стал ощупывать другие места. — Тут?

— Нет.

— Тут?

— Нет.

Тогда, желая окончательно убедиться в том, что никаких сомнений не остаётся, он наконец спросил её:

— Тут?

И придавил указательным пальцем больное место позвоночника.

У девочки вырвался лёгкий крик, сейчас же перешедший в принуждённый смех.

Наступила пауза.

— Повернитесь, — сказал Антуан, и голос его зазвучал неожиданно ласково.

Он ощупал шею, грудь, подмышки. Гюгета, стиснув зубы, не жаловалась. Но когда он надавил на нервные узлы паха, у неё вырвался лёгкий стон.

Антуан поднялся с колен; вид у него был совершенно бесстрастный. Но глаза старались не встретиться со взглядом девочки.

— Ну, я оставляю вас в покое, — сказал он, словно в шутку сердясь на неё. — Ужасная недотрога!

Кто-то постучал в дверь. И она тут же открылась.

— Это я, доктор, — произнёс тёплый голос, и в комнату вошла прекрасная Анна. — Простите, пожалуйста. Я самым позорным образом опоздала… Но вы живёте в совершенно невозможном квартале. — Она засмеялась. — Надеюсь, вы меня не дожидались? — прибавила она, ища глазами дочь. — Ты смотри не простудись! — заметила она без малейшей нежности в голосе. — Мэри, дорогая, будьте так добры, накиньте ей что-нибудь на плечи.

В её голосе, низком контральто, глубокие и нежные интонации безо всякого перехода чередовались с другими, более жёсткими.

Она подошла к Антуану. В гибкости её фигуры было что-то вызывающее. Но за всей этой живостью неизменно чувствовалась некоторая сухость, свидетельствовавшая о сильном упрямстве, сглаженном и смягчённом долгой привычкой прельщать именно кротостью. Её окутывал аромат мускуса, казалось, слишком тяжёлый, чтобы распространяться в воздухе. Непринуждённым жестом она протянула руку в светлой перчатке, на которой позвякивали тонкие браслеты.

— Здравствуйте!

Её серые глаза заглядывали глубоко в глаза Антуана. Он увидел её полуоткрытый рот. Кожа на висках под тёмными завитками волос была покрыта еле заметными морщинками, отчего ткани около век казались чуть-чуть дряблыми. Он отвёл глаза.

— Довольны ли вы, доктор? — спросила она. — Долго ещё продлится ваш осмотр?

— Гм… на этот раз я его уже кончил, — промолвил Антуан с застывшей улыбкой на губах; и, обернувшись к англичанке, добавил: — Вы можете одеть мадемуазель.

— Сознайтесь, что я привела её к вам в прекрасном состоянии! — вскричала г‑жа де Батенкур, усаживаясь по своей привычке спиной к свету. — Говорила она вам, что мы провели…

Антуан подошёл к умывальнику и, повернув из вежливости голову в сторону г‑жи де Батенкур, принялся намыливать руки.

— …что мы провели ради неё два месяца в Остенде? Впрочем, это и без того видно: и загорела же она! А видели бы вы её шесть недель тому назад! Не правда ли, Мэри?

Антуан размышлял. На этот раз ясно обозначился туберкулёз: он затронул самый фундамент здания, — основательно подточил позвоночник. Конечно, легко было сказать: «Беда поправимая…» Но на самом деле он этого не думал. Несмотря на то, что внешне всё было как будто благополучно, общее состояние внушало опасения. Все железы распухли. Гюгета была дочерью старого Гупийо, и дурная наследственность могла иметь в будущем серьёзные последствия.

— Говорила она вам, что получила третий приз за загар на конкурсе в «Палас» и награду на конкурсе в казино?