Семья Звонаревых. Том 1

Едва Суетнёв появился в двери, как к нему навстречу поднялся из-за стола уже начинающий седеть сорокалетний начальник штаба полковник Фирсов. Это был мешковатый мужчина с густейшими длинными усами и большими золотыми очками на мясистом носу, что придавало ему профессорский вид.

Полковники обменялись крепкими рукопожатиями, осведомились о здоровье друг друга.

Затем собеседники перешли к делу. Суетнёв показал присланный из штаба крепости рапорт жандармского управления относительно Борейко и справился, какого мнения об этом Фирсов.

– Сообщил я вам обо всём этом только для сведения, но не для руководства, чтобы вы знали, какие офицеры попадают к вам на службу, – ответил начальник штаба.

Командир артиллерии показал ему аттестацию Борейко из Батума и заодно его послужной список.

– Явная неувязка – к сожалению, частая у нас! – проговорил Фирсов, ознакомившись с содержанием документов. – Тем лучше! Мы можем не обращать внимания на жандармский донос. К тому же нам сейчас дозарезу нужна учительница в школу для детей сверхсрочнослужащих и вольнонаёмных. Из города никто не хочет идти в крепость на работу: нет удобств городской жизни, много стеснений и, наконец, совершенно недостаточная плата – двадцать рублей в месяц. А офицерские жёны преисполнены глупой фанаберии и считают для себя унизительным работать в школе.

– Вы считаете возможным проживание жены Борейко в крепости? – удивился Суетнёв.

– Вполне! За нею, конечно, будет наблюдать Саблин. Советую и вам первое время следить за деятельностью самого Борейко. Надо дать работу нашим жандармам, а то они только и сообщают, когда и кто из офицеров был пьян и кто с кем переспал без законного на то права. Да и эти сведения часто не соответствуют действительности. Я больше верю аттестации Тахателова, чем жандармским доносам. Там много подозрений и преувеличений.

– Ваше решение развязывает мне руки, Владимир Николаевич. Квартиры для семейных у нас есть, и мне трудно было бы объяснить Борейко, почему его жена должна жить отдельно от него, не раскрывая секретов нашего жандармского управления.

– После девятьсот пятого года трудно найти вполне благонадёжных людей, если это не круглые невежды или прохвосты. За женой Борейко я понаблюдаю лично, – неторопливо говорил начальник штаба.

Обсудив ещё кое-какие дела, Суетнёв стал прощаться.

– Что вы, что вы, дорогой Пётр Семёнович?! Моя жена будет в смертельной обиде, если вы у нас не позавтракаете, – запротестовал Фирсов.

Прямо из служебного кабинета начальника штаба по небольшому коридору прошли в квартиру Фирсова, который жил в том же доме, где помещался и штаб крепости.

Тотчас появилась молодая, подвижная, интересная жена Фирсова и забросала Суетнёва вопросами о его жене, семье и попутно рассказала ему целую кучу последних крепостных сплетен.

– Соловья, Маруся, баснями не кормят! – прервал жену Фирсов. – Приглашай гостя к столу.

Хозяйка поспешила увести гостя в столовую и указала ему место рядом с собою. Денщик в белых перчатках молчаливо и ловко прислуживал за столом, повинуясь выразительным взглядам хозяйки.

Суетнёв мало ел, ничего не пил и снисходительно слушал болтовню жены Фирсова.

Завтрак был неожиданно прерван появлением адъютанта штаба, который почтительно доложил, что комендант требует к себе начальника штаба и начальника артиллерии крепости.

– Уверен, что вызывает он нас сейчас нарочно – зная, что мы завтракаем, – недовольно ворчал Фирсов.

Генерал Дурново-Шредер, которого солдаты попросту называли «дурным Шредером», происходил из остзейских немцев. Фамилия Дурново была присоединена к его фамилии после женитьбы на одной из представительниц этого аристократического рода, старой деве с хорошим приданым.

Высокий, тучный и рыхлый, с небольшой, совсем не по росту головой на длинной толстой шее, он относился с презрением ко всему русскому и неизменно сохранял на своём лице пренебрежительную гримасу, которая, по его мнению, должна была выражать его превосходство над подчинённым.

Суетнёва и Фирсова генерал встретил, стоя посередине комнаты. Едва поздоровавшись, Шредер начал скрипучим, нудным голосом высказывать своё неудовольствие. Артиллеристами он был недоволен, находя, что выправка их была из рук вон плоха, что они совершенно не умеют отдавать честь, становясь во фронт, путаются в титуловании генералов и плохо понимают русскую речь.

– Скоты, а не люди! Швайн! – перешёл было генерал на немецкий язык, но спохватился, что перед ним находятся двое русских, и запнулся.

Затем комендант стал излагать свои претензии к начальнику штаба: плохо работают телефонисты, вестовые и ординарцы на редкость бестолковы, адъютант больше занят хорошенькими женщинами, чем штабной работой. Недавно его превосходительству среди бумаг попалась записка от какой-то Ляли, которая всячески высмеивала установленные в крепости порядки, мешающие частым её свиданиям с сердцеедом-адъютантом.