– Нормальный человек на такую работу, как ваша, не пойдет. Надо страдать в какой-то мере манией преследования, чтобы за здорово живёшь хватать и сажать в кутузку ни в чём не повинных людей. А вы, жандармы, этим-то в основном и занимаетесь, – пояснил Спиртов.
– Значит, вы не верите в наличие в России революционного движения?
– Очень даже верю, но вся беда, что революционеры неуловимы, а рост революционного движения вам не остановить никакими средствами, хотя бы вы посадили в тюрьмы сотни тысяч людей. Поверьте, господин ротмистр, что каждый солдат – это потенциальный революционер, и настанет час, когда они это поймут, тогда и вам будет мат. От народа вы никуда не уйдёте!
– Да вы и впрямь революционер, доктор!
– Уже двадцать лет, как я слежу за собой и аккуратно на себя доношу жандармам, а они мне не верят, – иронически вздохнул Спиртов.
– А ну вас, доктор! Вы хоть кому голову заморочите. Недаром психиатр. – И жандарм удалился.
Затем Спиртов вызвал к себе Дорохова и, уставившись на него своими по-рачьи выпуклыми глазами, медленно проговорил:
– Давно мне не приходилось встречать такого дурака, как ты. Жандармы вокруг, а ты жжёшь нелегальщину. Хорошо, что всё сошло благополучно. Но на будущее время запомни – ещё одна листовка, и ты сядешь в тюрьму. Учти это и убирайся долой с моих глаз!
Дорохов не стал спорить со своим начальником, и, несколько расстроенный, ушёл к себе.
– Шут этого психа знает, что у него на уме! – бормотал себе под нос фельдшер.
Одно было ясно: Спиртов догадывался о подпольной деятельности Дорохова.
Когда через несколько дней в лазарете появился Тимофеев, доставивший солдата со сломанной ногой, Дорохов коротко сообщил обо всём.
– Я на время вышел из игры, думаю, что и лазарет тоже. Теперь тут всё время шляются под разными предлогами жандармские шпики. Пусть начальство успокоится.
Тимофеев грустно вздохнул. Он понимал, что надо было об этом поскорее сообщить Волкову. Но в город попасть было очень трудно. Солдат совсем перестали туда отпускать, а доступ в крепость для городского населения Керчи и раньше был затруднён.
Прошло около двух недель, как Тимофеев побывал у Волкова. Больше о нём ниоткуда не поступало никаких сведений. Тимофеев как в воду канул. Павел, уехавший в Батум, не возвращался. В городе ходили слухи об обыске в лазарете. Говорили, что арестованы десятки солдат и несколько офицеров. И хотя Волков мало верил этому, но понимал, что в крепости что-то произошло. Он ломал голову: попала ли в крепость переданная Тимофееву литература? Но узнать это было неоткуда. Правда, ежедневно на рынок из крепости приходила линейка с офицерскими женами и ожидала, пока они закончат свои дела. Но солдат-кучер был малограмотный татарин, и от него трудно было что-либо узнать. Появляющиеся в городе офицеры ещё менее склонны были что-либо сообщить о происходящем в крепости. Волков знал о существовании некоего фельдшера, но фамилия ему не была известна. Посещение лазарета посторонним человеком тоже не могло пройти незамеченным, особенно если там было установлено наблюдение жандармских агентов.
Встретив знакомую гимназистку, дочь офицера, служившего в крепости, Волков в разговоре с ней как бы невзначай спросил, много ли арестованных в крепости.
– Что-то не слыхала последнее время, чтобы «на губу» попадал кто-нибудь из знакомых офицеров. Мы обычно хорошо знаем, кто попадет в «узилище», и ходим их проведывать, – ответила девушка.
– А среди солдат? – справился Волков.
– Почему-то мне сегодня уже несколько раз задавали этот вопрос! Но я ничего не знаю. Вчера была в гарнизонном собрании, в библиотеке, и там ничего не слыхала.
– Это, должно быть, просто городские сплетни. Тут рассказывают, что в крепости чуть ли не бунт произошёл… – проговорил Петрусь.
– Чепуха! Такое дело в крепости не утаишь! Наверняка об этом узнали бы офицеры или объявили крепость на военном положении, как в Севастополе, когда там бунтовали моряки. У нас пока, слава богу, тихо. Даже патрули стали меньше придираться к ночным пропускам, – говорила девушка.
Волков поблагодарил её и несколько успокоился. Очевидно, ничего серьёзного не произошло, но о провалах отдельных солдат в крепости могли и не знать.
Прошло ещё несколько дней, когда наконец к Волкову с наступлением темноты зашёл Павел, только что Вернувшийся из Батума.
– Видел Борейко, говорил с ней. Её муж соглашается хлопотать о переводе в Керчь. Он послал об этом телеграмму в Питер, – кратко сообщил Павел.
Волков рассказал ему о потере связи с крепостью.
– Мы в мореходной школе больше знаем солдат минной роты, чем артиллеристов. При первой же встрече постараюсь узнать, что случилось в крепости. В лазарете я знаю доктора Спиртова. Он лечил от запоя моего дядьку.
– И помогло?
– Сам Спиртов здорово зашибает, поэтому хорошо разбирается в таких делах. Дядька хоть и не бросил пить совсем, но заливать стал меньше. Могу сходить в лазарет, якобы от имени дядьки, а заодно постараюсь узнать, что там слышно.