На следующий день, наняв для пущей важности извозчика, Павел отправился к Спиртову. Доктор обычно помнил своих пациентов и сразу понял, о ком идёт речь.
– Опять запил? Придётся повторить курс гипноза, но при такой жаре он мало помогает.
Павлу ничего не оставалось, как пригласить Спиртова к больному. Доктор охотно согласился. По дороге в город Спиртов жаловался на свою жизнь.
– У нас у лазарете живёшь – не в крепости, но и не в городе. Развлечений никаких, кроме жандармских обысков.
– Вы это, доктор, хорошо сказали: развлечения – жандармские обыски. И часто они у вас бывают? – вскользь спросил Павел.
– Недавно был, правда, совершенно безрезультатный, но переполоха наделал много. Установили строжайший надзор за лазаретом, особенно в ночное время.
– В крепости такие же порядки? – спросил Павел.
– В крепости есть офицерское собрание. Там можно встретиться с кем хочешь, поговорить, поиграть в карты, покатать шарики на бильярде, побывать в библиотеке. Есть какая-то жизнь, а у нас никого и ничего, кроме больных и подчинённых. Скучища! – жаловался Спиртов.
Дядя Павла был ещё не старый рыбак, последние годы начавший сильно запивать. В таком состоянии он превращался в дикого зверя, кидавшегося на людей. Его связывали, сажали в погреб и держали несколько дней, пока он не успокаивался. После запоя он сутки спал, а затем с особым рвением приступал к работе. Сейчас он как раз находился в заключении в погребе, и впускать доктора к нему опасались, но Спиртов даже обрадовался встрече с больным, находившимся в буйном запое.
– В такое время больные наиболее интересны и легче всего поддаются лечению, – уверял он.
К общему удивлению, дядюшка, увидев доктора, сразу стих и даже сконфузился. Через несколько минут, умывшись и приведя себя в порядок, он предстал перед Спиртовым. Доктор мирно с ним побеседовал, дал кое-какие советы, с большим удовольствием поужинал и, как всегда, отказавшись от денег, отправился в город погулять на бульваре.
Таким образом Павлу удалось узнать о безрезультатности обыска в лазарете, о чём он и поспешил уведомить Волкова.
И всё же связь с крепостью была крайне ненадёжна. Волков с нетерпением ждал приезда из Батума Борейко. Со дня на день можно было ожидать прибытия в крепость политических заключённых. И связь с крепостью приобретала исключительно важное значение.
Глава 3
Командир керченской крепостной артиллерии[50]
полковник Суетнёв находился в полном недоумении: перед ним лежал послужной список недавно переведённого в Керчь из Батума штабс-капитана Борейко.В приказе значилось, что перевод состоялся «по домашним обстоятельствам». Можно было предположить, что малярийный климат Батума оказался после двухлетнего пребывания там вреден для здоровья жены или детей штабс-капитана.
Из послужного списка офицера Суетнёв узнал, что Борейко всю осаду Порт-Артура находился на самых боевых участках крепости, попал в плен и лишь по окончании войны вернулся в Россию.
Суетнёв в Артуре не был, но всю войну провёл в Маньчжурской армии, отличился под Мукденом, получив за храбрость и проявленную в сражениях распорядительность золотое оружие и чин полковника. Он хорошо понимал, что во время осады у Борейко было много случаев, чтобы отличиться, но графа о наградах в послужном списке была пуста. Производство в следующий чин тоже значилось за выслугу лет, а не за боевые отличия. Суетнёв решил, что Борейко, очевидно, был шкурником и трусом, лишь случайно получившим ранение на Большом Орлином гнезде. Тем более его удивила приложенная к послужному списку аттестация штабс-капитана. В ней Борейко характеризовался с самой лучшей стороны, как большой знаток артиллерийского дела, инициативный, храбрый офицер, достойный продвижения по службе. Аттестация эта принадлежала командиру Батумской крепости артиллерийскому генералу Тахателову. Суетнёв знал Тахателова и считался с его мнением.
– Но почему боевой офицер за всю оборону так и не получил ни одной награды? – вслух произнёс полковник и не нашёл ответа на свой вопрос.
Полковник встал из-за стола, прошёлся по кабинету. Выше среднего роста, очень худощавый, подвижный, он казался моложе своих пятидесяти лет. Его коротко подстриженная шевелюра, чуть припорошенная сединой, молодила лицо.
Суетнёв взглянул в окно, выходящее на море. Несмотря на яркое солнце, всё казалось подёрнутым серой дымкой. Даже море тускло поблескивало на солнце. Дул сильный норд-ост, взметая тучи мелкой, всюду проникающей пыли. Проходившие по улице солдаты и офицеры придерживали руками фуражки, старались прикрыть глаза и рот от пыли.
«Дует уже третий день! Скоро должен кончиться», – подумал полковник.
Во время норд-оста из-за большой волны на море невозможно было буксировать мишени для практических стрельб. Погода срывала боевую подготовку артиллеристов, и это беспокоило полковника.
Вошёл адъютант и подал пакет с пятью сургучными печатями.
– Секретный, из штаба крепости, – доложил он и вышел.