Семиярусная гора

– О да, они постятся больше половины времени в году, и никогда не едят ни мяса, ни рыбы, только если заболеют. Не едят даже яиц. Живут на овощах и сыре и тому подобном. Мне дали головку сыра, когда я там был, я вернулся с ним в дом моих друзей. Когда мы приехали, они отдали его своему цветному дворецкому, и сказали: «Знаешь, что это? Это монашеский сыр!» Он сначала не понял, долго на него смотрел, потом его осенило. Он широко улыбнулся и сказал: «О, я знаю, что такое монаши! Это вроде коз!»

Но я все думал об этих постах. Такая жизнь восхищала меня, но не привлекала. Все звучало холодно и пугающе. Теперь монастырь в моем сознании принял образ большой серой тюрьмы с зарешеченными окнами, населенной суровыми изнуренными персонажами в опущенных на лицо капюшонах.

– Они очень здоровые, – продолжал Дэн, – большие сильные люди. Некоторые просто гиганты.

(Когда я приехал в монастырь, я все пытался вычислить «гигантов», о которых говорил Дэн. Одного-двух я заметил. Но остальных он, вероятно, видел в полутьме – или, может быть, такое впечатление объясняется тем, что Дэн сам не слишком высокого роста.)

Я сидел молча. В душе моей радостное возбуждение мешалось с унынием. Радость при мысли о таком благородном пути и подавленность от того, что все это представлялось решительным, жестоким и непомерным отрицанием прав природы.

Дэн спросил:

– Как тебе кажется: ты бы хотел вести такую жизнь?

– О нет, – ответил я, – ни в коем случае! Это не для меня! Мне никогда этого не выдержать. Такая жизнь убьет меня за неделю. Кроме того – я должен есть мясо. Я не могу обходиться без мяса. Оно необходимо для моего здоровья.

– Что ж, – сказал Дэн, – прекрасно, что ты так хорошо себя знаешь.

На мгновение я заподозрил, что он иронизирует, но в голосе его не было и тени иронии, как не было ее никогда. Он был слишком добр, слишком чист и прост для иронии. Он полагал, что я знаю, о чем говорю, и просто принял мои слова.

В конце вечера было решено, что я отправлюсь знакомиться с францисканцами, – мы пришли к согласию, что они подходят мне больше всего.

Дэн дал мне письмо к своему другу – отцу Эдмунду в монастырь Св. Франциска Ассизского на 31-й улице.

II

Францисканский монастырь на 31-й улице в Нью-Йорке представлял собой серое невзрачное здание, зажатое со всех сторон большими домами и населенное очень занятыми священниками. Очень занят был и отец Эдмунд, друг Дэна Уолша, но все-таки находил время, чтобы говорить со мной, когда бы я ни пришел. Это был крупный дружелюбный человек, исполненный францисканской приветливости, добрый, дисциплинированный тяжелой работой, но не ожесточенный ею, ибо его священство, удерживая вблизи Христа и человеческих душ, еще более смягчало и очеловечивало его.

С первой встречи я понял, что нашел в отце Эдмунде хорошего друга. Он расспросил меня о моих планах, поинтересовался, как давно я крестился, почему выбрал францисканцев, чем я занимался в Колумбии, и выслушав мои ответы, поддержал мое решение вступить в орден.

– Не вижу причин, почему бы тебе не подать прошение о поступлении в новициат в следующем августе, – сказал он.

Следующий август! Это большой срок. Теперь, когда я решился, мне не терпелось начать подготовку. С другой стороны, я ведь не ожидал, что меня сразу примут. Все же я спросил-:

– Отче, а нет ли какой-нибудь возможности поступить раньше?

– Мы набираем группу новичков – ответил он, – они начинают в Патерсоне[374] в августе и вместе проходят весь путь до самого рукоположения. Это лучше всего. Если ты поступишь в какое-то другое время, ты потеряешь во всех отношениях. Вам читали философию?

Я рассказал ему о курсах Дэна Уолша, и он с минуту подумал.

– Вероятно, ты мог бы поступить к нам в феврале, – сказал он, но в голосе не было уверенности. Он, конечно, думал о том, что я мог бы пропустить полугодичный курс философии и присоединиться к другим в училище в северной части штата, куда их пошлют после годичного новициата.

– Живешь с родителями? – спросил он.

Я объяснил, что они давно умерли, и что никого из семьи у меня нет, кроме дяди и брата.

– Твой брат тоже католик?

– Нет, отче.

– Где он? Чем занимается?

– Он учится в Корнелле. В следующем июне у него выпуск.

– Что ж, – сказал отец Эдмунд, – а ты сам? У тебя есть на что жить? Ты ведь не голодаешь, ничего такого?

– О нет, отче, я вполне справляюсь. В этом году мне предложили преподавать английский на подготовительных курсах в Колумбии, и кроме того, мне дали грант на оплату курсов докторантуры.

– Ты соглашайся на эту работу, – сказал монах. – Тебе это будет очень полезно. И докторской тоже занимайся. Делай все, что можешь, и немножко изучай философию. Учеба никак тебе не повредит. В конце концов, ты ведь знаешь, что если поступишь в орден, вполне вероятно, будешь преподавать где-нибудь в Св. Бона или Сиене. Ты бы хотел, не так ли?

– О, конечно, – сказал я, и это было правдой.

Я спустился по ступеням монастырского здания и с сердцем полным радости и мира вышел на шумную улицу.