Семиярусная гора

Однако по-настоящему ценными «Упражнения» оказались для меня, когда я дошел до различных созерцаний, особенно относящихся к тайнам жизни Христа. Покорно следуя правилу св. Игнатия, я «представил место»: мысленно поместил себя в Благословенный Дом в Назарете с Иисусом, Марией и Иосифом и наблюдал, что они делали, слушал, что они говорили и так далее. Я вызвал чувства, поразмышлял и закончил беседой[379]. В конце, оглянувшись назад, я коротко рассмотрел, как работала медитация. Все это было для меня так ново и увлекательно, сам труд постижения настолько поглотил меня, что я даже не рассеивался. Самой важной частью каждой медитации для меня оказалось приложение чувств: слышать вопли проклятых в аду, обонять горение их тленной плоти, видеть бесов, приближающихся, чтобы утащить тебя вниз, к грешникам, и так далее.

Помню, что один богословский момент произвел на меня очень сильное впечатление, большее, чем другие. Где-то на первой неделе, поразмышляв о зле смертного греха, я перешел к греху простительному. И тут, при том, что ужас смертного греха по-прежнему оставался для меня несколько абстрактным, просто потому что в этом вопросе очень много различных сторон и аспектов, я вдруг ясно увидел губительность простительного греха именно как преступления против добра и милосердной любви Бога, вне какого-либо отношения к наказанию. Я вышел из этой медитации глубоко убежденным в том, как ненормально и пагубно предпочтение своей воли и своего удовольствия воле Бога, сотворившего нас по Своей любви.

В большой медитации о «Двух Знаменах», где предлагается мысленно выстроить на одном поле армию Христа, а на другом – армию дьявольскую, и спросить себя, какую же сторону ты выбираешь, я слишком погрузился в атмосферу Сесила Б. Де Милля[380], чтобы извлечь серьезную пользу. Но когда после я размышлял о выборе жизненного пути, случилась странная вещь, несколько меня испугавшая. Это был единственный случай, который имел привкус внешнего сверхъестественного вмешательства во всем опыте этого ретрита.

Я уже сделал выбор жизненного пути. Я собирался стать францисканцем. Соответственно, на эту тему я и принялся размышлять, не особенно примеряя ее к себе. Я ходил вокруг да около соображений о том, как человеку следует поступать со своим земным имением – медитация, несомненно, весьма полезная для тех, у кого действительно есть имение, которым необходимо как-то распорядиться, – когда раздался звонок в дверь. Я нажал кнопку, открывавшую парадную дверь внизу, и вышел на лестницу встретить гостя, полагая, что пришел Гибни или кто-нибудь еще из друзей.

Это оказался маленький человек в пальто мышиного цвета, которого я прежде никогда не видел.

– Вы Томас Мертон? – спросил он, – добравшись до моей лестничной площадки.

Я не стал отказываться. Он вошел в мою комнату и уселся на кровать.

– Это Вы написали рецензию на книгу о Д. Г. Лоуренсе в книжном разделе «Таймс» в прошлую субботу?

Я подумал, что пришел час расплаты. В рецензии я благосклонно отозвался о книге о Лоуренсе, опубликованную Тиндаллом, моим научным руководителем, у которого я работал над диссертацией в Колумбии. Он написал книгу, рассчитанную на то, чтобы наиболее болезненным и отчаянным образом довести до бешенства людей, сделавших из Лоуренса мессию. Я уже получил по почте злобное письмо за то, что вообще взялся рецензировать такую книгу, и теперь подумал, что кто-то решился пристрелить меня, если я от нее не отрекусь.

– Да, – сказал я, – это моя рецензия. Вам понравилось?

– О, я ее не читал, – сказал маленький человек. – Но ее читал мистер Ричардсон, и всё мне про нее рассказал.

– Кто такой мистер Ричардсон?

– Вы его не знаете? Он живет в Норуолке[381]. Я только вчера говорил с ним о Вашей рецензии.

– Не знаю никого в Норуолке, – сказал я. Мне не удавалось понять, понравилась ли моя рецензия мистеру Ричардсону или нет, но я не очень волновался. В конце концов, не похоже, чтобы именно это стало причиной визита маленького человека.

– Я весь в разъездах, – сказал он раздумчиво. – Я был в Элизабет, Нью-Джерси, потом в Байонне, Нью-Джерси, потом в Ньюарке. А потом, когда возвращался через тоннель под Гудзоном, я подумал о мистере Ричардсоне, о том, как он говорил о Вас вчера, и подумал, что должен зайти повидать Вас.

И вот он здесь. Он был в Элизабет, в Байонне, в Ньюарке, а теперь сидит на моей постели в своем мышиного цвета пальто, и держит в руке шляпу.

– Вы живете в Нью-Джерси? – спросил я из вежливости.

– О нет, нет, конечно, я живу в Коннектикуте, – быстро ответил он. Мой вопрос только открыл дорогу еще большей путанице. Он принялся сбивчиво излагать географические подробности о том, где он живет и как случилось, что он оказался знаком с мистером Ричардсоном из Норуолка, а потом сказал:

– Я увидел это объявление в газете, и решил поехать в Нью-Джерси.

– Объявление?

– Да, объявление насчет работы, за которой я ездил в Элизабет и которую не получил. А теперь у меня нет денег вернуться в Коннектикут.

Тут до меня стало доходить, в чем дело.