Семиярусная гора

Пока гость, запинаясь, вел свой долгий подробный и бесконечно запутанный отчет обо всех работах, которые ему не удалось получить в Нью-Джерси, я со странным трепетом и возбуждением стал думать о двух вещах сразу: «Сколько у меня есть денег, чтобы дать ему?» и «Как могло случиться, что он пришел сюда именно в разгар моей медитации на тему раздаяния имения бедным?..»

Догадка, что это может быть ангел, замаскированный в мышиного цвета пальто, поразила меня с силой, которая лишь усугублялась очевидной ее абсурдностью. Но чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что было бы вполне уместно, если бы Бог послал ко мне ангела с инструкцией испытать и подурачить меня болтовней наподобие персонажа юмористических рассказов из «Нью-Йоркера».

Как бы то ни было, я полез в карманы и принялся их выворачивать, выкладывая четвертаки, центы и прочую мелочь на стол. Разумеется, если этот человечек на самом деле – ангел, то эта ситуация – просто ловушка, и мне следует отдать ему все, что при себе имею, и остаться без ужина. Две вещи удержали меня: во-первых, желание поужинать, а во-вторых – то, что незнакомец, кажется, заметил, что меня беспокоят какие-то потаенные мысли, и, очевидно, истолковал их как досаду. Так или иначе, заключив, что я чем-то расстроен, он поспешил взять то немногое, что я для него уже собрал, как будто этого было достаточно.

Он заторопился к выходу, распихивая по карманам долларовый билет и мелочь и оставил меня в таком замешательстве, что я решительно не мог усесться скрестив ноги и продолжать медитировать. Я все еще колебался – не следует ли мне бежать за ним на улицу и вручить долларовый билет, который у меня еще оставался.

Но все же, если оценивать положение по меркам св. Игнатия, я справился весьма неплохо: отдал ему примерно три пятых своего наличного капитала.

В каком-то смысле может быть, даже хорошо, что я не отдал ему всё и не остался без ужина, – я бы не постеснялся позвонить кому-нибудь из друзей, чтобы немного занять, – и любовался бы собой с таким отвратительным тщеславием, что пользы все равно не было бы никакой. Потому что, хоть и рассказ его был бессвязным и очень глупым, и сам он не был ангелом, но он был больше, чем ангел, если помнить слова Христа о том, что вы сделали одному из братьев Его меньших[382].

Во всяком случае эта история прибавила смысла всей медитации.

III

Той же осенью три раза в неделю по вечерам я вел курс английской композиции[383] в одной из аудиторий Школы Бизнеса в Колумбии. Как и положено на курсах повышения квалификации, здесь было всякой твари по паре. Был раздражительный и вздорный химик, составлявший центр потенциальной оппозиции, поскольку ходил на занятия в принудительном порядке – это был обязательный предмет для всех студентов, записавшихся на сколько-нибудь систематические серии курсов. Был серьезный и обидчивый юноша-негр в элегантном сером костюме. Он сидел на первом ряду и сквозь очки сосредоточенно ел меня глазами все время, пока шло занятие. Был студент, прибывший по обмену из Римского университета, была дама средних лет, одна из тех, что годами посещают подобные курсы; она превосходила всех в вопросах аккуратности и педантичности и потому с безмятежным и скромным достоинством занимала законное место звезды класса, что давало ей право больше других разговаривать и задавать самые непредсказуемые вопросы.

Однажды, когда я настаивал, чтобы они придерживались конкретной, осязаемой наглядности при описании мест и вещей, некий ирландец по имени Финеган, который до той поры сидел в тихом недоумении на последних рядах, не обещая ничего примечательного, вдруг ожил и разразился таким фонтаном мелких и не имеющих отношения к делу эмпирических подробностей, унять который не было никакой возможности. Он пустился в описание обувных фабрик, которые заставляют чувствовать себя так, словно ты погребен под пятьюдесятью тоннами машин. Вот тут с удивлением и ужасом я обнаружил, что учителя имеют мистическую и убийственную власть высвобождать психические силы в умах юношества. Стремительность и радостный энтузиазм, с которыми они отзываются на любое предложение или намек, – причем, совершенно неправильно отзываются, – могут заставить любого бежать и поселиться в лесу.

Но мне очень нравилось преподавать – особенно в классе, где большинство студентов вынуждены самостоятельно зарабатывать на жизнь и ценят занятия, ведь за них приходится платить из собственных сбережений. Учить таких людей очень лестно: класс буквально жаждет впитать всё, что ты им дашь, и это заставляет воображать, будто ты в состоянии дать им потребное.