Семиярусная гора

Мне кажется, именно на этом сияющем острове доброта и забота, которые окружали меня, куда бы я ни направил свои слабые стопы, достигли наивысшего предела. Можно ли вообразить, чтобы о ком-то пеклись больше, чем обо мне; есть ли еще земное существо, которого бы столь полно и старательно охраняли, лелеяли и направляли, за кем бы так присматривали и вели с такой внимательностью и предупредительной заботой, какие окружали меня тогда. Ведь я шел сквозь огонь и влагал голову в пасти львов, таких, что могли бы добавить седины и профессору нравственного богословия, я же шел в моей новой простоте, не замечая опасностей, так заботливо ангелы, окружавшие меня, отметали соблазны с моих путей и постилали подушки там, где я мог оступиться.

И святой, возвышенный до состояния мистического брака[390], едва ли смог бы пройти по опасным улицам и трущобам Гаваны и замараться существенно меньше, чем я. А ведь отсутствие тревог, очевидный иммунитет к страстям и несчастьям я спокойно принимал как данность. Бог позволил мне вкушать то чувство обладания, на которое благодать влагает как бы некое право в сердца всех Его детей. Ибо все принадлежит им, они – Христу, а Христос – Богу. Они обладают миром, потому что отказались от обладания чем-либо в мире, даже собственными телами, и перестали внимать неправедным притязаниям страстей.

Конечно, в моем случае не приходится говорить о каком-то настоящем бесстрастии. Если я и не прислушивался к своим страстям, то благодаря тому, что они, по милосердному промыслу Божию, на время смолкли. Они проснулись в одночасье, но уже тогда, когда я был вдалеке от опасных путей, в скучном сонном городке под названием Камагуэй[391], где в девять вечера все ложились спать, а я пытался читать на испанском «Автобиографию» св. Терезы[392], сидя под большими королевскими пальмами в огромном саду, который был полностью в моем распоряжении.

Я говорил себе, что приехал на Кубу главным образом ради поклонения Богородице Эль-Кобре[393]. И я действительно в некотором роде совершил паломничество, несколько в средневековом духе – скорее отдых, чем настоящее паломничество. Бог все это терпел и принял мои благие намерения. Пока я путешествовал по Кубе, Он осыпал меня милостями, которые не мог не заметить даже человек, не обладающий глубокой духовностью, каким я был тогда и остаюсь по сей день.

На каждом шагу мне открывались новые радости – духовные, и естественные, занимавшие ум, чувства, воображение – невинные, направляемые благодатью.

Было отчасти и естественное объяснение тому, что тогда со мной происходило. Я знакомился с тем, что можно было понять только изнутри культуры, которая бережно сохранила внешние черты религиозной жизни. Нужна атмосфера французского, испанского или итальянского католичества, чтобы по-настоящему пережить природные, доступные чувствам радости, проистекающие из литургической жизни.

Здесь за каждым поворотом я мог зайти в огромную, прохладную, темную церковь; в некоторых были великолепные алтари, блистающие резными мраморными или богато украшенные серебром и красным деревом ретабло[394], и – целые сады цветов, пламенеющие перед статуями святых или Святыми Дарами.

В нишах стояли восхитительно нарядные статуи – маленькие резные фигурки Пресвятой Девы, такие чудесные и выразительные, облаченные в шелк и черный бархат, вознесенные над высокими алтарями. В боковых часовнях – pietàs [395], исполненные страстного испанского драматизма, с шипами и гвоздями, один вид которых пронзает ум и сердце, и по всей церкви – маленькие алтари белым и черным святым. И повсюду – молящиеся кубинцы. Неправда, что кубинцы пренебрегают религией, как самодовольно полагают американцы, которые судят по тому, какую жизнь ведут богатые нездорового вида молодые люди, приезжающие с острова на север и проводящие дни за азартными играми в дортуарах иезуитских колледжей.

Но я на острове жил как принц, как духовный миллионер. Каждое утро, поднявшись в семь или в половине восьмого и выйдя на теплую солнечную улицу, я легко находил путь к любой из дюжины церквей, новых или старинных, века семнадцатого. Едва войдя в двери, я почти сразу мог, если желал, получить причастие, потому что священник выходил с дарохранительницей, полной гостий, перед мессой, во время мессы и после нее, а каждые пятнадцать – двадцать минут начиналась новая месса у другого алтаря. Это были церкви религиозных орденов – кармелитов, францисканцев, американских августинианцев в Эль-Санто-Кристо, или «Братьев милосердия» – куда бы я не обратился, находился кто-нибудь, готовый напитать меня безграничной силой Христа, Который любил меня и начинал открывать с огромной, нежной и великодушной щедростью, как сильно Он меня любит.