Семиярусная гора

Поверх любых чувственных образов и любых концептуальных определений, Бог полагает Себя как абсолютный акт бытия в его чистой актуальности. Наше понятие о Нем, этот слабый аналог реальности, превосходящей его во всех отношениях, может быть развернуто только в такое суждение: Бытие есть Бытие, т. е. абсолютное полагание того, чтό, превосходя любой объект, содержит в себе достаточное основание объектов. Вот почему можно с полным правом заявить, что сам избыток позитивности, скрывающий от наших глаз божественное бытие, в то же время есть свет, который освещает все остальное: ipsa caligo summa est mentis illu-mi-natio [271].

Латинские цитаты Жильсон взял из Itinerarium Бонавентуры.

Третья фраза, которую я подчеркнул на этих нескольких страницах, звучит так:

Когда Блаженный Иероним говорит, что Бог есть свое собственное начало и причина своей собственной сущности, он имеет в виду вовсе не то, что Декарт: что Бог некоторым образом полагается в бытии своим всемогуществом как причиной, – но что не следует искать причину существования Бога вне Бога[272].

Тому, что эти и другие подобные высказывания так сильно на меня подействовали, была глубинная причина. Дело вот в чем: я никогда прежде не слышал здравого суждения о том, что именно вкладывают христиане в понятие Бог. Я просто принимал как данность, что Бог, в Которого верят религиозные люди, и Которому они приписывают сотворение всех вещей и управление миром, – этакий суетливый, театральный, страстный персонаж, ревнивое невидимое существо, объективация их собственных желаний, стремлений и фантазий.

На самом деле идея Бога, какой она мне виделась, и в проповеди которой миру я обвинял христиан, рисовала существо вовсе невозможное. Он бесконечен и конечен, совершен и несовершенен, вечен и все же изменчив, поскольку испытывает разнообразные эмоции, которым подвержены люди: он любит и ненавидит, горюет и мстит. Как столь нелепое эмоциональное существо может быть безначальным и бесконечным творцом всего? Я принял мертвую букву Писания, и она убила меня, по слову апостола: «Буква убивает, а дух животворит»[273].

Думаю, что источником глубокого удовлетворения от прочитанного стала реабилитация Бога в моем сознании. Всякий ум нуждается в правильном представлении о Боге, иначе и быть не может: мы рождаемся с жаждой знать и видеть Его.

Я знаю, что многие становятся атеистами или считают себя таковыми просто потому, что их отталкивают и раздражают образные, метафорические высказывания о Боге, которые они не в состоянии интерпретировать. Они отвергают их не потому, что презирают Бога, а потому, что эти люди нуждаются в более глубоком и совершенном представлении о Нем. Расхожие, фигуративные представления о Боге их не удовлетворяют, и они бегут от них, думая, что других просто нет. В худшем случае они отметают всякую философию, в которой видят только паутину бессмысленных слов, сотканную для оправдания все той же старой безнадежной лжи.

Какое же облегчение я ощутил, когда обнаружил, что никакая наша идея, не говоря уже об образе, не может адекватно описать Бога. Более того, нам даже непозволительно довольствоваться подобного рода знанием о Нем.

В результате я разом зауважал и католическую философию, и католическую веру. Последнее было самым важным. Теперь я, по крайней мере, понял, что религиозная вера осмысленна и убедительна.

Это был огромный шаг вперед, и большего я тогда сделать не мог. Я оценил, что те, кто размышлял о Боге, делали это весьма достойно, а те, кто верил в Него, имели хорошее основание для своей веры, и не были склонны к пустым мечтаниям. Но это и всё, что я тогда мог понять.