Семилистный клевер (СИ)

Альфонс глянул на него с испугом.

Кастрюля с грохотом ударилась об пол. В полумраке вода маслянисто поблескивала, отражая бледную радугу.

Эдвард шумно выдохнул, вытирая рукавом лоб. У него дрожали руки и голос, путались мысли, хотя самый сложный этап остался позади. Формулу преобразования вычерчивали несколько часов, и несколько раз приходилось его переделывать: нарисовать ровные линии на такой большой площади не получалось. Всё, что им осталось теперь — хлопнуть ладонями по границе круговой формулы, чтобы запустить процесс.

Один хлопок — и мама вернётся к ним, и дом снова наполнится её голосом и смехом, и будет гореть свет по вечерам, и снова запахнет пирогом.

Эдвард потащился к границе круга. Он с трудом переставлял ноги, сердце бухало, как запертый в клетке зверёныш, и дрожь пробиралась по плечам щекочущим холодком.

Он плюхнулся на пол. Вдохнул, снова выдохнул, пытаясь восстановить ровное дыхание, хмыкнув, причесал пятернёй волосы.

Рядом послышался шорох, и плеча коснулась чужая рука.

— Начинаем, Эд?

— Да, начина…

Эдвард осёкся, услышав скрип двери. Переглянувшись с притихшим братом, он развернулся на звук. Это сквозняк, наверняка же сквозняк?

На пороге стояла невысокая фигура. Полумрак скрывал черты лица, но Эдвард узнал её и так.

— Бабуля Пинако? — в ужасе прошептал брат.

— Блин, хорош так пугать! — Эдвард вскочил на ноги. — Заходишь тут без стука, а мы заняты!

Прятать от неё формулу было уже поздно, оставалось вытолкать её отсюда, пока она не успела ничего понять.

— Чем это заняты? — в её голосе зазвенело волнение. — Эдвард, что вы собрались преобразовать?

Оглянувшись на кастрюлю, Альфонс нервно облизнулся.

— Бо-о-ольшущий слиток золота, во-от такой! — Эдвард расставил руки пошире, точно рыбак, хвастающийся уловом. — Всему Ризенбургу хватит, ага!

— Это разве не запрет? — одновременно спросили Пинако с Альфонсом.

— Да ну что ж ты всё так прямо понимаешь?

Пинако подошла к границе круга, и Эдвард невольно затаил дыхание. Пусть она не разбиралась в алхимии, самую простую формулу преобразования Пинако видела, а нынешний чертёж здорово от неё отличался.

— Знаешь, Эдвард, по-моему это лучше стереть.

— С чего бы? — набычился он.

Она повернулась. В полумраке очки Пинако походили на два стрекозиных глаза.

— Не нравится мне, что вы здесь затеяли.

— Это наш дом! — возмутился Эдвард. — Хотим и чертим, да, Ал?

Брат неуверенно кивнул.

— Почему ж вы тогда спрятались здесь и шторы задёрнули, м? Только не говори, что вы собрались преобразовать золото из воды.

Эдвард скосил глаза на крючковатый палец, который упирался ему в грудь.

— Там вообще-то металл есть!

— И фтор, да?

— И что? — заносчиво фыркнул Эдвард.

— Значит, там металл, вода и фтор. А ещё я чую серу. Эдвард, вы что… — её голос дрогнул, — собрались преобразовать человека?

— Нет! — от его крика зазвенели стёкла. — Ты всё надумала, глупая бабка! Мы искали способ создать философский камень, вот и всё!

Эдвард задыхался. Сердце билось живым колоколом, разгоняя кровь с такой силой, что та шумела в ушах. Рубашка липла к спине, к рукам, стягивала шею тугой петлёй ворота.

Протяжно вздохнув, Пинако повернулась к брату.

— Альфонс, это правда? Вы пытались создать философский камень?

Брат закивал с поспешностью марионетки, которую слишком быстро дёргали за ниточки.

— Понятно, — тяжелее прежнего вздохнула Пинако. — Ал, ты прекрасный брат, но врун из тебя никакой.

— Эй, он не врал!

— Эдвард, я знаю, как это тяжело, — она протянула руку, но Эдвард увернулся и шагнул за границу круга. — И я не буду говорить, что со временем боль исчезнет. Я понимаю, ты веришь в алхимию, но она не всесиль…

— Откуда тебе знать?!

— Нельзя воскресить умершего, Эдвард. Что бы твоя алхимия ни говорила.

— А вот и можно! — Эдвард притопнул ногой. — Смотри!

Он плюхнулся на пол, ударил по дощатому полу ладонями. В палец впилась мелкая заноза.

Эдвард ждал секунду, пять, десять, но меловой круг оставался лишь начерченной формулой. Он хмуро глянул на Пинако, затем на Альфонса. Они были за кругом и вроде его не трогали, так в чём же дело?

— Эд, ты, кажется, стёр немного, — подал голос брат, показывая на вязь символов позади него.

Эдвард оглянулся. На мгновение он перестал дышать: плетение из символов оборвалось ровно в том месте, где он провёл ногой.

— Чёрт… да как так… Ал, дай мел!

До него донеслось негромкое шарканье, и на плечо опустилась чья-то рука. Эдвард поднял взгляд: над ним возвышалась Пинако.

— Пошли домой, Эд. Я как раз испекла пирог, м?

Он улыбнулся через силу.

— Я покажу тебе, сейчас покажу, ага? Ал, ну дай мел уже, я сейчас тут поправлю!

Альфонс переводил растерянный взгляд с него на Пинако. Колеблясь, он то протягивал руку к горке мелков в углу, то опускал её.

Пинако шаркнула по полу — прямо по границе формулы.

— Стой! — Эдвард схватил её за ногу, но Пинако упрямо растирала меловую границу тапком.

Шарк, шарк, шарк.

Небольшой участок формулы превратился в белое пятно.

— Ал, подай-ка тряпку.

— Не слушай её! У-у-у, дурная бабка! — взвыл Эдвард. — Мы это столько чертили!