Эриксон:
А знаешь, какая реакция была у жены Ланса (сына Эриксона)? Когда они обручились, она попросила у Ланса его фотографию на память. Ланс подарил ей снимок, где я снял его лежащим голышом на ковре.Зейг:
Младенцем?Эриксон:
Малышом. И ее любовь словно началась с этого малыша и охватила Ланса на все последующее время.Зейг:
Вот еще один интересный символический прием, который ты использовал в работе с Салли.Эриксон: Тебе придется многому учиться и многое узнать. Вот прямо сейчас я покажу тебе одну вещь. (Э. поднимает ее левую руку.)
Я ее подниму и положу тебе на плечо. (Э. медленно поднимает ее руку за запястье и кладет ей на правое предплечье.) Я хочу, чтобы твою руку парализовало, теперь ты не можешь ею двигать. Пока я не скажу, что ты можешь ею двигать, твоя рука будет неподвижна. Даже когда ты станешь девушкой, даже когда станешь совсем взрослой. Ты не сможешь пошевелить левой рукой и предплечьем, • пока я не разрешу тебе это сделать.Эриксон:
Что я здесь делаю?Зейг: У меня выстраивается следующая ассоциация. Ты положил ей руку на плечо не сверху, где она как бы придавливала Салли, а на предплечье. Это более удобная, успокаивающая поза. Она обхватила себя. Через мгновение, когда ты пробудишь ее от шеи и выше, она так и останется в этом положении.
Эриксон:
Я парализовал ее тело. В ее словаре паралич – плохое слово. Таким оно и останется, пока я не скажу иначе. Я могу устранить все плохое. На то я и доктор.Зейг:
Итак, символика уходит на уровень глубже. Сначала вызвано ощущение дискомфорта. Далее возникает ассоциация, вызванная дискомфортом, – негативное отношение к состоянию паралича, но это чувство будет тобой устранено. Мне понятно.Эриксон:
Я уже снимаю отдельные отрицательные моменты.Зейг:
И если ты устраняешь один отрицательный момент…Эриксон:
Если, печатая на машинке, я нажимаю на одну клавишу, то нажму и на другую.Зейг:
Между прочим, слово «парализовать», скорее, из словаря взрослого человека. Ребенок такого не знает.Эриксон:
Нет. Я сегодня слушал одного выступавшего по телевидению и сразу отметил: «У него мичиганский акцент». Мы ведь никогда не изучали акценты, однако отличаем их один от другого. Сначала неосознанно чувствуем разницу в произношении, затем учимся различать и, наконец, узнавать. Это познание распространяется, как паралич. Сначала Мичиган, потом Висконсин, Нью-Йорк. В чем суть знания акцентов?Зейг:
Знание акцентов распространяется так же, как и паралич Салли.Эриксон (перебивая):
А ты заметил, как значительно улучшилась твоя способность различать акценты после того, как ты побывал за границей?Зейг:
О, да. Очень интересно слушать немецкий акцент.Эриксон:
Да, именно слушать. И осознавать, что ты его слышишь.Зейг:
Да.Эриксон:
Обычно даже сам не замечаешь, когда начинаешь…Зейг:
Прислушиваться к акцентам. Ладно. Итак, когда ты поднял руку Салли и ее парализовало, паралич распространился на все тело.Эриксон:
Да. А нам всем хочется, чтобы наше тело было в порядке и надежно нам служило. Надежность во всем, включая все тело. Паралич – это плохо, это ощущение можно отключить.Зейг:
Но чувство удобства останется.Эриксон: Для начала я хочу, чтобы ты проснулась от шеи и выше, но твое тело будет все глубже погружаться в сон… Ты проснешься от шеи и выше.
Эриксон:
От шеи и выше. (Э. поднимает голову.)Зейг:
Ты выделил голосом слово «выше», тем самым усилив словесное внушение интонационным.Эриксон: Это трудно, но ты сможешь.
(Пауза.) Как приятно чувствовать, что твое тело крепко спит, твоя рука парализована. Как хорошо проснуться от шеи и выше. Сколько же тебе лет? (Пауза. Салли улыбается.) Сколько тебе лет?… Сколько тебе лет? (Э. близко склоняется к Салли.)Салли (тихо): Хм… Тридцать четыре.
Эриксон (кивает): Очень хорошо.
(Э. откидывается на спинку кресла.) Тебе тридцать пять, а почему ты сидишь с закрытыми глазами?Эриксон:
Она не хотела говорить «тридцать пять». Вот почему она улыбалась. Она постепенно возвратилась к своей уклончивой манере.Зейг:
Она замешкалась с ответом и вернулась к своей уклончивой манере. Проснувшись от шеи и выше, она намеревалась стать самой собой, т.е. взрослой.Эриксон:
Угу.Зейг:
Затем она заколебалась и ответила «тридцать четыре». Но ты опять возвращаешься к этому моменту и говоришь «тридцать пять». В чем тут дело?