Сарсехим вцепился в страх, как хватаются за соломину — ничего более надежного и проверенного под рукой не оказалось. С утра, будучи не в силах оставаться в четырех стенах, он выбегал в город, взбирался на крепостную стену и, оцепенев, вглядывался в даль, где дымили сожженные селения. Кое — где в пределах видимости были видны ошкуренные, очищенные от веток древесные стволы. Когда-то их называли соснами, сикоморами, дубами, буками, теперь вместо листьев на них были нанизаны пленники. У одного из них, выставленного на обозрение у самой стены еще хватило сил крикнуть жителям славного Дамаска, чтобы те не печалились, а до отвала ели, вволю пили, любились до изнеможения. В том и состоит милость богов, настаивал несчастный.
Такого рода наказ сразил евнуха наповал, после чего его уже не могли задеть непристойные предложения, которыми встречали его местные шлюхи и замужние дамы; хороводы, которые дамаскинцы сутками водили вокруг храмов Хадада и Ашерту; многолюдные общественные застолья, которые, по примеру правителя, устраивали городские кварталы.
Когда Сарсехима ввели в царский зал, он сразу почувствовал, что с Бен-Хададом что-то неладно. Куда девалась его царственная вальяжность, величественная невозмутимость, более похожая на непробиваемую самоуверенность! От его прежней всегдашней готовности развлечься, сыграть с кем-нибудь злую шутку, не осталось и следа. Он смотрел мрачно, растерянно, словно какая-то внутренняя хворь за ночь вконец истомила его. Во взгляде, в самой глубине зрачка таилась несмываемая растерянность.
Бен-Хадад, дождавшись, когда Сарсехим, стукнется лбом о плиты, с нескрываемой угрозой спросил.
— Где ты вчера был? — и вытер пот со лба.
Сарсехим обомлел. От подобной забывчивости вполне можно было тронуться умом — вчера и позавчера, и третьего дня он пировал во дворце, — однако евнуху хватило прежнего рассудка не досаждать владыке оправданиями.
Он ответил безыскусно — Вчера, господин, я присутствовал на празднике, который твоя милость устроила во дворце.
— Я хотел спросить, чем ты занимаешься? — с нарастающим раздражением поинтересовался царь.
Этот вопрос окончательно сразил Сарсехима. Спрашивает, чем занимаюсь?! Вспомнились стихи, которые евнух вчера прочитал на пиру. Приглашенные встретили их громкими криками одобрения. В награду царь лично вручил вавилонянину серебряное блюдо. Напомнить о стихах, которые он сочинял все утро и весь день? Или о блюде?..
Бен-Хадад поднялся с кресла, вплотную приблизился к евнуху и зловеще поинтересовался.
— Куда запропастился молодой скиф, за которого ты поручился? Я предупреждал, ты поплатишься головой, если твой любимчик не вернется в Дамаск.
— Царь, — жалобно произнес евнух, — пощади.
После короткой паузы Бен-Хадад с какой-то тоскливой пронзительностью, словно ожидая участия от чужака, признался.
— Салманасар прислал гонца.
У евнуха мелькнула надежда.
— Значит, Буря добрался до ставки?
— Об этом ни слова.
— Но как же?..
Бен-Хадад впал в раздражение.
— Салманасар потребовал вернуть Нинурту! Гонец утверждает, что начальник ассирийской конницы попал ко мне в плен, а я ничего не знаю об этом. Где скиф?
— Его ищут? — осмелился поинтересоваться Сарсехим.
— Кого?
— Нинурту.
Наступила тишина. Бен-Хадад, на глазах обмякнув, зачем-то заглянул в пасть одного из львов, охранявших возвышение, где стояло царское кресло, шумно хмыкнул, затем сел.
Евнух нарушил тишину.
— Надо расспросить ассирийского гонца.
— Не считай себя умнее других. Уже расспросили.
— И что?
— Он ответил, что два дня назад какой-то варвар сумел прорваться к самому шатру Салманасара, но что из этого вышло, он не знает. По слухам, именно он сообщил, что Нинурта попал в плен.
— К кому?
— Не прикидывайся дураком. Ко мне! К сирийцам!
— Но ему сохранили жизнь?
Бен-Хадад не поленился подняться, подойти, больно взять евнуха за подбородок. Он пристально посмотрел в глаза евнуху и выговорил по слогам.
— Я — не — зна — ю! Мне известно, что Салманасар приказал посадить на кол начальника своей конной разведки. Мне известно, что Шурдан угодил в опалу, а где Нинурта не — зна — ю!
Сарсехим облегченно воскликнул.
— Это все объясняет.
Царь выпустил подбородок и с надеждой глянул на евнуха.
— Что объясняет?
— Буря добрался до великого Салманасара, начальник разведки наказан. Следовательно, жди Бурю…
— Сколько ждать?
Сарсехим пожал плечами.
— Хорошо, давай подождем, — согласился он и трижды хлопнул в ладони.
В зал вошли два стражника, подхватили Сарсехима под мышки и вынесли из зала. Протащили по коридорам и посадили в какую-то тесную полутемную клетушку. Через какое-то время туда же доставили Ардиса.
— Допрыгался, старый козел! — обрадовался евнух. — Так тебе и надо.
— Побереги силы для пыток, урод, — огрызнулся старик и замолчал.
Ни на один вопрос евнуха Ардис не ответил, будто язык проглотил.