Семнадцать мгновений весны

ШТИРЛИЦ. Ваше счастье, Мюллер, большое ваше счастье, что ей не удалось уйти... Иначе не сносить бы вам головы. Все. Мне пора. Борман не любит опозданий.

МЮЛЛЕР. Что-то вы темните, дружище. Не надо, не надо обижать старика Мюллера... Выкладывайте, что знаете.

ШТИРЛИЦ. Нет!.. Я и так сказал слишком много, Мюллер... Слишком много. Ну, я поехал. Хайль Гитлер!

МЮЛЛЕР. Да ладно вам, «хайль Гитлер!» У меня и так в ушах звенит — хайль Гитлер, Гитлер хайль!..

ШТИРЛИЦ (настороженно, с угрозой). Не понима-аю...

МЮЛЛЕР (спокойно, медленно). Бросьте. Все вы прекрасно понимаете. В настоящее время не следует смешивать интересы Германии с личностью Адольфа Гитлера...

ШТИРЛИЦ. Вы отдаете себе отчет...

МЮЛЛЕР. Да, да. Отдаю себе отчет. Гитлер привел Германию к катастрофе, и я не вижу выхода из создавшегося положения. Понимаете, не вижу! Да сядьте вы, право слово, сядьте. Слушайте. Мы накануне краха. Сейчас нужно думать о личном спасении и о будущем, далеком будущем идей национал-социализма. Надо думать о наших детях. Тем, кому сейчас десять, не нужны ни мы, ни наши идеи. Они не простят нам голода и бомбежек. А вот те, которые сейчас еще ничего не смыслят, будут говорить о нас, как о легенде. А легенду нужно подкармливать, надо создавать тех сказочников, которые переложат наши слова на иной лад, тот, которым будет жить человечество через двадцать лет. Борман умный человек, он это понимает. И Борман единственный человек, который может исчезнуть незамеченным. Гиммлер уже не может — он обречен. Об остальных я даже не говорю. И потом у Бормана есть деньги. Вся партийная касса — вы даже представить себе не можете, что это такое — переведена им в иностранные банки. Кроме Бормана, никто точно об этих вкладах не знает. Будущее национал-социализма — Борман и только Борман... Сколько вам будет в шестьдесят пятом? Семьдесят? Вы счастливчик. Вы доживете и будете играть партию. Семьдесят лет — возраст расцвета политиков... А вот мне будет больше восьмидесяти... Поэтому меня волнуют предстоящие десять лет. Если вы захотите делать вашу ставку, не опасаясь меня, а наоборот, на меня рассчитывая, попомните, что старик Мюллер кое-что умеет и хочет остаток лет отдать все силы, все свое умение, чтобы идеи национал-социализма не исчезли вместе с Гитлером. Когда увидитесь с Борманом, объясните ему, — подумайте только, как это сделать тактично, разумеется, что без профессионалов, когда все и очень скоро кончится крахом, ему не обойтись. А теперь идите. Ну? Что вы? Я не поверю, если вы скажете, что убеждены в победе Гитлера. Не надо. Не отвечайте. Просто подумайте над моими словами. И отдайте себе отчет в том, как я вас перевербовал — за пять минут и без всяких фокусов. До встречи. Не забудьте сказать Борману, что без меня у него ничего не выйдет...

ШТИРЛИЦ. В таком случае, ему будете нужны вы, а я буду лишним...

МЮЛЛЕР. Он прекрасно понимает, что один я ничего не сделаю.

ШТИРЛИЦ. Ну что ж, Мюллер... Пожалуй, нам будет о чем потолковать, когда я вернусь от партайгеноссе Бормана...

МЮЛЛЕР. Спасибо, дружище. (После долгого выжидания.) Больше вы мне ничего не скажете?

ШТИРЛИЦ (медленно). Ла-адно... Раз у нас зашел такой разговор... Так и быть, откровенность за откровенность... Если хотите, уже сейчас вы можете оказать услугу Борману, если, конечно, хотите.

МЮЛЛЕР. Ну?

ШТИРЛИЦ. Знаете, зачем я ввалился к вам так поздно? Мне было приказано любой ценой, любой, подчеркиваю, выкрасть у вас русскую радистку и немедленно доставить ее к Борману.

(МЮЛЛЕР напряженно молчит.)

(Тихо, медленно.) Если вы вместо того, чтобы мешать, поможете мне... Тогда это действительно будет наша первая общая операция...

(Особенно резко звучит сирена воздушной тревоги. МЮЛЛЕР молчит.)

Борман умеет не только карать, но и благодарить... Вы знаете это не хуже меня, Мюллер... Ну!

(МЮЛЛЕР молчит. Бомбовые удары сильнее, сильнее.)

(Кричит.) Вы слышите, Мюллер, слышите?! Дело идет к концу! Отвечайте, согласны?

МЮЛЛЕР (хрипло). Вы загнали меня в угол, Штирлиц... Черт с вами, берите ее. Согласен.

ШТИРЛИЦ. Только не вздумайте сесть мне на хвост, когда я повезу ее. Наш шеф этого не любит!..

(Тяжелые бомбы рвутся совсем рядом. Звон разбитого стекла, сыплется штукатурка. Гаснет свет. Вспыхивают карманные фонарики. В их мечущихся лучах бегущие люди, на стенах искаженные пляшущие тени. Это, забыв о собственном достоинстве, спешат в бункер люди в черных мундирах. Паника...)

После того, как вновь откроется занавес, актеры, занятые в спектакле, выйдут, как всегда, на поклон. Последними, в мундирах советских офицеров, появляются ШТИРЛИЦ и КЭТ.

За их спинами опускается белое панно:

«ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ СОВЕТСКИМ РАЗВЕДЧИКАМ — КОММУНИСТАМ, ПАТРИОТАМ, БОЙЦАМ — ПОСВЯЩАЕМ МЫ ЭТОТ СПЕКТАКЛЬ».