Сентябрь

– Степан Петрович, я тут леденцами торгую рядом с домом.

– И?

– Он очень хотел познакомиться с Ваней, упрашивал, – оправдывался Филипп.

– Очень интересный человек, любопытный, – старик был явно возбужден от предстоящей встречи.

– Он же спит, – отвечал недоуменно доктор, который все еще не понимал смысла нахождения здесь этого торгаша сладостями.

– А я подожду в уголку, вот здесь, на приступке, вы меня даже не заметите, буду тише воды, ниже травы, – и он присел на приступку аккурат при входной двери и замолчал.

Филипп прошел в кухню и поставил воду на стол; они с доктором молча переглянулись.

– Не просыпался?

– Пока нет.

Он вздохнул от ожидания. А что ещё оставалось делать? Нельзя же было оставлять Ваню одного; не задумываясь, сидели и ждали Филипп и Петр Сергеич, не ощущая тяжести и усталости. Молчаливо они коротали эти секунды: доктор смотрел в окно на темную улицу, старательно освещаемую работягами-фонарями, освежая в памяти известные ему латинские названия болезней – cancer pulmonis, hernia, ulcus, acute appendicitis, chronic bronchitis. Филипп облокотился на стену, сложив руки на груди, и настойчиво уставился в пол, в который раз что-то выжидая, а старик бегал глазами с одного на другого, осматривая их и попутно ожидая пробуждение «Философа». Доктор казался ему слишком высокомерным фанфароном, выказывая свое равнодушие к нему, от чего самолюбие Степана Петровича было в весьма существенном объеме уязвлено; а вот Филипп ему нравился своей доброй душой и глазами, которые были выразителями этой доброй души, – они говорили.

Филипп медленно подошел к двери в комнату и прислушался: было всё так же безмолвно, как в сельской церкви. Он вопросительно взглянул на доктора, который услышал шаги Филиппа и повернулся на них, прослеживая его до двери; они встретились глазами, и доктор кивнул. Филипп тихонько отворил дверь, стараясь не скрипнуть, и заглянул во мрак; глаза поначалу не различили даже очертаний кровати, но вскоре привыкли. Иван лежал на спине, склонив голову набок, в сторону двери, и смотрел на Филиппа. Тот растерялся, но глаз не отвел. Он подумал, что ему чудится, и не моргал; он замер, словно увидев привидение. Хотел было что-то сказать, но не смог даже и рта раскрыть, а только продолжал стоять, боясь пошевелиться. Страх приумножался каждую секунду более и более, но Филипп всё же решил ступить в комнату. Отодвинув шире дверь, он зашел всем телом. Завидев, как глаза Ивана следили за ним, он успокоился.

– Ты как, Ваня? – вопрос был бессмысленный, но нужно было что-то спросить.

– Хорошо, – неловко прохрипел Иван.

– Точно? – вопрос ещё более бессмысленный, на который даже ответа не последовало. – Тебе принести воды?

– Да.

Филипп вышел из комнаты и подошел к столу. Доктор, который видел всё колебания Филиппа при входе, сейчас молча наблюдал за ним, старательно спрашивая глазами: что же?

– Проснулся, лежит, попросил воды, – отвечал Филипп, наливая воду в стакан и не поднимая глаза.

– Боли нет?

– Говорит, что нет, – но оба понимали, что это неправда.

Старик сидел на приступке и слушал всё внимательно. Он будто бы случайно кашлянул: Петр Сергеевич и Филипп посмотрели в сторону двери, совсем позабыв о госте и сейчас точно увидев его впервые.

– Я не уверен, что стоит… – начал было Филипп, – чуть позже.

Он наливал воду спокойно и бережно, маленькой струйкой, чтобы наверняка не расплескать. Закончив, он поднял стакан и вернулся обратно в комнату. Иван облокотился на руки на кровати, слегка поморщившись, но стараясь это скрыть, и начал пить, наслаждаясь тем, как каждый глоток стекает по иссохшему горлу.

– Ваня, ты помнишь продавца леденцов рядом с твоим домом?

– Да, – тихо отвечал он.

– Он заговорил со мной на улице и напросился к тебе в гости, ему понравились твои мысли, которые я нечаянно обронил при его длинной тираде. Он сидит в прихожей и ждет, – Филипп тоже говорил тихо, сам не зная почему, и смотрел прямо на Ивана.

– Пусть зайдет.

«Этот чтец газет», – вновь с добротой подумалось Ивану. Филипп вышел и посмотрел в сторону смирно сидящего старика.

– Можете зайти к нему, он ждет, только не много…говорите, – и отошел к столу.

Старик покорно сидел на приступке, не опираясь на стену и от этого едва сгорбившись. Правая кисть обхватила левую и обосновалась на бедрах. Голова его была наклонена, но не было видно следов усталости или печали; сосредоточенные глаза не моргали, взгляд устремлен в одну точку. Он словно бы собирался с мыслями перед чем-то великим, перед откровением, перед исповедью.

– Идите, – повторил Филипп с недоумением после наблюдения за стариком.