Сентябрь

– Здравствуйте, все хорошо, как вы?

– У нас – прелестно, только вот закончили на заводе. Заметьте – мы не пьяны, мы как стеклышко. Огурчики, так сказать! Гуляем теперь, а не по заведениям околачиваемся. Благодаря вам, к слову. А как ваш друг поживает?

– Ему нездоровится сильно, – ответил Филипп.

Рабочие переглянулись:

– Да ведь это, мы его можем навестить как-нибудь, – неуверенно начали они. – Доброго человека и навестить не грех, как вы думаете?

– Мне кажется, это не лучшая идея…

– Да бросьте, – с плохо скрытым поддельным бахвальством сказали они, сильно смутившись несогласию Филиппа, – мы же тихо и не очень сильно потревожим, просто поблагодарим за всё хорошее – и отчалим. Апельсинов принесем, печенья. Такое печенье жена делает – просто изумительное! Диву даюсь каждый раз.

– Ну хорошо, – немного помялся Филипп, – заходите.

– А где он живет?

– Да вот дом напротив, третий этаж, налево, – он указал через витрину на конец улицы.

– Хорошо, ждите, завтра придем с корзиной печенья – всех угостим на славу. До скорой встречи!

– Прощайте, – они пожали руки и разошлись по сторонам.

Филипп чуть отошел от лавки, остановился и дышал свежестью. Он посмотрел по сторонам на безлюдную улицу, постоял недолго, чего-то ожидая, с надеждой глянул вдаль, выше домов, и направился неторопливо обратно. «Лежит вот он там, а я здесь, гуляю и буду жить, просыпаться в своей кровати, писать бумаги, кушать вдоволь, а каждый день люди будут страдать; сейчас страдает Ваня, завтра – кто-то другой. А мы здравствуем и расточаем все, что у нас есть, бросаем это в пучину наших блаженств и не бережем ни капли. Но ведь, только потеряв что-то, мы начинаем ценить – как же это глубоко и как истинно, до боли истинно. Я не думал об этом раньше; мне казалось, что я всегда ценю то, что у меня есть. А, выходит, не так ценил, вообще не ценил, потому что сейчас только обрел истинную его значимость. Не хочу я его потерять; помоги ему, слышишь? Помоги Ване, прошу тебя!» – думал Филипп. Он и не заметил, как снова прошел мимо продавца.

– О-па, снова вы. А я уж думал, что вы почивать направились, – изумился он.

– Я… – слова продавца вырвали его из потока мыслей, и он точно спросонья пытался сориентироваться: – Я прогуливался.

– Вы же были без воды.

– А я купил, пить захотелось.

– Дайте угадаю, сейчас вы пойдете в тот подъезд, – он указал пальцем в нужную дверь.

– Да, вы правы.

– К кому-то в гости? – старик улыбнулся.

– Да, к моему другу.

– Это который умные мысли вам говорил? – он уже раззадорился и не мог прекратить расспрос.

– Да, он самый.

– Здоровья ему передайте, не забудьте, умных людей надо ценить и чтить, – говорил он всё так же с добродушной улыбкой на лице.

– Не поможет, он при смерти, – выпалил, сам того не ожидая, Филипп, изумился сам себе, но только стал ещё смурнее. Лицо продавца исказилось: он побледнел, улыбка улетучилась мгновенно.

– Как?.. – только вымолвил он.

– Вот так – недуг.

– Такой хороший человек – и уходит, – сказал он озадаченно, чуть склонив голову книзу, – нехорошо как, совсем дурно. Вы простите мои допросы, я не знал ведь никак, – он виновато посмотрел на Филиппа, всё ещё стоящего в полуобороте к старику, не меняя выражения лица.

– Ничего, вы не виноваты.

Старик чуть помолчал, будто что-то соображая, потом вымолвил тихо:

– А можно я с вами поднимусь? Такой хороший человек, любопытный человек, хотелось бы с ним побеседовать хоть каплю, – в его глазах заиграла какая-то искринка жажды узнать нечто новое.

– Он сейчас не говорит, лежит и спит в кровати, не двигается почти.

– Жаль, очень жаль, как хотелось бы…

Филипп стоял в раздумьях: стоит ли пускать этого спесивого философа-недотепу к Ивану. Не насолит ли он больному?

– Ладно, пойдемте, думаю, ему будет полезно, может быть. Скоро должен проснуться.

Старик не верил своему счастью; он не по годам резво вскочил, накрыл свои драгоценные леденцы каким-то ярким ковром, с проплешинами, который был сложен чуть ли не вдесятеро где-то под стулом, свернул газету под мышкой и приготовился идти за Филиппом, который не без скрытого удовольствия наблюдал за данным действом, насколько может испытывать удовольствие человек при таком горе.

Они вошли в дверь подъезда. Старик неловко попридержал дверь, и газета вывалилась у него из-под мышки, так что он отпустил рукой дверь, совсем забыв о ней, и нагнулся за газетой. Если бы Филипп не обернулся в этот момент, не ринулся к двери и не остановил эту железку – она бы прилично шлепнула бедолагу по голове.

– Ой, спасибо вам большое, я что-то совсем рассеянный стал, валятся вещи из рук.

Поднимаясь наверх, старик вдруг остановился и задумался:

– Знаете, какая удивительная вещь: а мне сегодня снилась эта лестница. Да, точно она! Я так же шагал вверх, даже стертая лазурная краска около стены была во сне, представляете? Символ, определенно какой-то символ…

Они зашли в квартиру. На стуле около окна сидел Петр Сергеич и смотрел в окно, размышляя о своем. На звук открывающейся двери он повернулся и был изумлен, заметив незнакомого человека за Филиппом.

– Кто это?

– Это… – Филипп замялся.