Сентябрь прошлого века. Сборник детективов

– Даже не представляю. Он был чист, политикой не интересовался, гражданство и все причитающееся с ним получил как положено, тут к нему придраться не смогли, с родными, если они у него вообще были, не переписывался. Он никогда не заговаривал о своей прошлой жизни в Союзе, я не знаю истинных мотивов его бегства, да и не узнаю никогда. Он вообще не любил прошедшего времени как такового, всякий раз, как речь заходила о его прежней стране, говорил, что давно перелистнул эту страницу.

Мы помолчали немного. Мимо нас прошел еще один человек, принимавший участие в конференции, он кивнул Стернфилду, скосив взгляд на меня, остановился на мгновение, но, видя, что на него никто не обращает внимания, прошел дальше и сел через столик. Стернфилд не удостоил его и взглядом.

– Давайте вернемся к нашему разговору.

– Конечно. Но, Сай, вы так и не объяснили механизм появления вашего приемника, – я уже позабыл, что идея принадлежит не ему, а Евражкину.

– Вероятнее всего, случившаяся, не без участия высших существ, мутация, способная проявляться не у всех, а лишь у избранных счастливчиков, если их так можно назвать, – Стернфилд, кажется, и сам забыл об авторе идеи и торопился объяснять, исходя из своих представлений. – Понимаете, Макс, эта мутация, как мне кажется, обусловлена каким-то определенным сочетанием генов, занесенным в нашу общую «программу» – как раз над этим мы и бьемся! – и зависит лишь от случайности генетического набора и, возможно, от требований самих высших существ к повышению числа принимающих «голоса». Это можно сравнить, пожалуй, с рыжим цветом волос.

– У негров или у китайцев?

– Афроамериканцев, Макс, в американском английском слово «негр» фамильярно.

– Неважно, но у них нет рыжих.

– Хорошо, неудачный пример. Как болезнь Альцгеймера. Макс, не издевайтесь, вы прекрасно поняли, о чем я хочу сказать.

– Вы хотите сказать, что Моцарт не был бы Моцартом, а был бы простым скрипачом.

– Да. Не будь у него в голове приемника, был бы скрипачом, а Моцартом был бы какой-нибудь Раушенбах или Шпильберг.

– Но, Сай, получается, что от человека ничего не зависит.

– Еще как зависит, Макс! Его право решать: пользоваться поступающими сигналами или нет. Знаете, я сам некоторое время серьезно думал над «проблемой Евражкина» и понял, что, возможно, ее первооткрыватель кое в чем неправ. Он был, увы, был, как ни прискорбно это произносить, отчаянным пессимистом. Верил в мрачного бога, насильно впихивающего знания в головы избранных и с любопытством наблюдающим, что из этого выйдет.

– Но вы, как сангвиник, безусловно, не согласились с его трактовкой.

– Не ерничайте. Мое мнение таково: каждый человек обладает собственным, отличным от прочих, как папиллярные линии, личным приемником, каждый из избранных, я хотел сказать. У одного он в силу определенных причин, настроен на одну волну и воспринимает откровения о законах квантовой физики, у другого он более широк и ловит еще и знания о химической физике. У третьих он узок, точно луч квантового генератора, и открытия он совершает лишь в теории массового обслуживания. При всем при том источник их вдохновения один и работает он для всех одинаково, в очень широком волновом диапазоне. А приемники могут быть слабенькими с убогими конденсаторами и ловят тогда они мысли высших существ с большим трудом, через помехи и сбои в системе, и таких приемников большинство. Немногие обладают мощными приемниками, ловящими несколько станций сразу, и единицы обладают всеволновым «транзистором». Но это те, о которых мы знаем, а ведь есть еще другие, которым не дали возможности проявить себя, или которые не захотели прислушиваться к вещим снам, испугались, или плюнули на все. Ведь очень многое зависит от окружающей среды. Ведь почему, вы думаете, число Нобелевских лауреатов в нашей стране так велико?

– У вас прием чище.

Стернфилд хмыкнул.

– Что-то вроде того. Но сейчас наступает долгожданная разрядка, в прошлом году ваш и наш лидеры встретились, пожали друг другу руки и заговорили о насущных проблемах…

– Это значит, что у вас людей с приемниками будет больше. Так что с Евражкиным, Сай?

Секунду он смотрел на меня, недоумевая, потом спохватился и произнес:

– Я изложил вам обе теории, Макс, полагаю, вам решать, к какой присоединиться. Если вы захотите их принять, конечно. Но, я надеюсь, более этих экспериментов до поры до времени проводиться не будет. По крайней мере, я приложу усилия, чтобы так и было.

– Боитесь?

– Скажем так, стараюсь не спешить. Сперва следует разобраться с геномом, а потом, вооружившись полученными результатами, изучать все побочные эффекты. И лишь научившись модифицировать самим, добраться до «проблемы Евражкина», никак не раньше.

– Поэтому вы и рассказываете обо всем этом мне, человеку издалека?

– Потому что хорошо вас знаю, Макс, – парировал Стернфилд. – Вам все это интересно, вы даже включились в нашу игру, хотя и не пытаетесь скрыть неверие.

Отрицать я не стал. Стернфилд хмыкнул.