Я подумал на Тараса, снова испугался и поспешно запихав ее на место, пошел в ванную. Жаль, дверь комнаты открывается внутрь, никак ее не запрешь. А может, на что копила. Или это остаток прежней роскоши, тщательно оберегаемый для черного дня. Хотя откуда. Да, Аля была бережливой, аккуратной. Но и за собой следящей. Она умела хорошо выглядеть. Это стоило куда дороже ее зарплаты, неудивительно, что на Алиной карточке всегда было около нуля, такое предзимье. Салоны, парикмахерские; маникюр, массаж, укладка, бог его знает, что еще. Так повелось с родительских времен, в этом она ничего не переменила. Выглядишь лучше, получаешь больше. Кажется, это я от ее матери слышал.
Пробой случился, когда началась катавасия с работой. Ужиматься она не умела, старалась, но получалось плохо. Прежде, видимо, и вовсе не хотела, ведь всегда был Тарас, а сейчас… сейчас тоже к нему?
Решил позвонить. Номер не вспомнил, позвонил в прокуратуру, долго искали, попросили перезвонить. Через пару минут телефон ожил.
– Руслан, хотел предупредить, завтра в два будет проведен следственный эксперимент, здесь, на лестничной клетке. Сообщи своей адвокатше. Нет, лучше уж я скажу.
– А у вас с Алей что было, когда я уезжал, она денег у тебя просила? Она за этим с тобой встречалась тогда, да?
Ничего не ответил.
– В два часа, жди, – и отключился.
Часов в одиннадцать перемкнуло – Тарас так и не сказал, дня или ночи. Начал уговаривать себя, не помогало, пришлось звонить уже в полночь ему домой. Домашний хоть помнил. Сняли моментально.
– Ты в своем уме? Не дури, – и повесил трубку.
Подождал до двух, несколько раз выглянул в коридор, тускло светивший лампочками. Полтретьего лег. Заснул. Проснулся через час. Опять заснул, снова проснулся. Взял тряпку, вытер пот, застилавший глаза, лег, провалился на двадцать минут, опять, пот, тряпка, сон, и так далее, по заведенной. Допил блистр, после девяти понял, что валяться без толку. Сердце колотилось. У Али должны быть капли…, что она пила? Долго копался, сперва в памяти, потом в аптечке, счастье, она в кухне. Может, за ними приходила тогда. А нет, прах где, значит, сон, сон.
Потом вспомнил про завтрак. Ничего не хотелось, даже лежать. Муть в голове, непроницаемый туман. Во сколько они должны придти, сегодня или уже вчера? То есть, завтра. Я понял, что говорю сам с собой, рассуждаю, выстраиваю неведомые логические построения. Испугался, сидел, пока не позвонили.
Вцепился в трубку. Гафарова. Сейчас приедет. Я спросил, зачем, ответила вопросом, как я сам, все ли в порядке. Увидите. Прибыла через полчаса. Вместе с Беленьким и еще несколькими из прокуратуры и полиции. Оцепили этаж, вытащили соседку Попову, долго ей что-то объясняли. Пока полиция готовила место, Назакат занялась мной. Объяснила, что к чему, я понимал через слово, ежеминутно утирая лицо мокрым холодным платком. Заметила, потребовала к себе Тараса, долго выясняли отношения. Гафарова хотела перенести эксперимент, пригласить стороннего врача, следователь упирался, заявляя, что я как раз в том порядке, в каком и должен быть после убийства. Они спорили, показалось, не всерьез. Наконец, Назакат отступила.
Мне объяснили: я должен обуться, как тогда, и по сигналу пробежать вниз три лестничных пролета, до следующего полицейского. Попову отвели в квартиру, ведь она слышала перестук подошв оттуда. Что-то должно было совпасть в ее голове, чтобы эксперимент посчитали удачным.
Тарас скомандовал, я побежал. Спускался, почти не видя лестницы, ступая хотя и быстро, но осторожно. Потом лестница сама устремилась на меня, пришлось торопиться, все быстрее и быстрее передвигать непослушные ноги. В итоге, я врезался в полицейского, означавшего конец пути, сбил его с ног и остановился только у стены, тяжело дыша и пытаясь найти платок. До меня донесся голос Поповой, сообщившей, что «очень было похоже на тот раз». Гафарова, я видел, стояла подле Тараса, при этих словах, поморщилась, сказала что-то следователю, тот усмехнулся, ответил. Она пожала плечами. Так они беседовали, пока я поднимался. Добравшись до своего этажа, я по совету Назакат написал нечто в протоколе, после чего снова был помещен под домашний арест. Все ушли, кроме адвокатессы, Гафарова подождала, потом коротко произнесла:
– Вы все сделали правильно. Ничего страшного. Пусть проводит действия, на каждое у нас будет протест. А на суде вчиним встречный иск.
Сжав мне плечо, поднялась. Я хотел сказать, но меня опередили: