Сентябрь прошлого века. Сборник детективов

Странно они жили, Ира никогда не настаивала, раз только, когда он уехал в Москву на неделю, едва дотерпела до дома, накинулась как тигрица. И потом пару дней смущалась до невозможности своего поступка, зачем-то прося прощения. Пумка… разве удивительного, что он так называет ее.

А может это она звонила? Григорий потряс головой, извинился, надо снова к нотариусу. В автобусе привалился к холодному стеклу, так легче, так меньше думается, тряска даже убаюкивает.

На этот раз снова как в первый раз – лист посреди прихожей. Поднял, трясущимися руками, вглядываясь в угловатый клинописный почерк.

«Гришик, прости, не могла писать. Тень замучила. Сейчас немного отстала. Не представляю, что это за создание, но понимаю, что не отсюда. Мне оно видится всякий раз по-разному, вот и зову черным человеком. Приходит в виде моих родных, сестры, подруг, в самых разных обличьях. Несколько раз в виде тебя, как в последний. Тогда случилось главное – я покинула свое пространство, знаешь как странно было ощущать траву под ногами, мокрую землю, асфальт. Чувствовать ветер, запахи дождя. Совсем забыла, что это. Пока не все ощущаю, но это первый раз, когда у меня получилось. А потом тень снова разыскала меня.

«Единственное, что я могу сказать, тень не самостоятельна. Она, как и я, бесплотное существо, лишенное разума, марионетка в опытных руках. Не знаю, кто может прятаться за ней. Не так много людей могут предположить, что я тут, и охотится за мной. Гришик, милый, сообрази, кто это может быть, тебе все карты. Тень нужно выбить из их рук. Только будь осторожней, очень прошу, не ради меня, мне не страшно, ради себя. Я не знаю, как она управляется, может, как кукла, может, иначе, но по-другому мы не сможем быть. А я так соскучилась по тебе, милый мой чубчик»….

– А я как, – пробормотал он, опуская лист. Против воли из глаз потекли слезы. Раньше он плакал только от нестерпимой боли. Когда под развалинами зданий нашли часы Пумки и фрагмент… он не плакал, не мог и позже, когда приехал посмотреть на кривой крест, установленный на могиле, торопившимися отбыть родичами. Не хватало сил. Лишь теперь сердце смогло найти способ освободиться от невыносимого груза.

Солнце зашло, когда Григорий пришел в себя. Голова все еще болела, но не так сильно. Главное, она здесь. На душе полегчало. Завтра надо сходить на квартиру дяди Матвея, что-то сдать в ломбард. Еще в прошлые разы он заприметил палехские шкатулки и несколько старых статуэток Кузнецова, может, получится выручить несколько тысяч. Прости, дядя Матвей, но ты ведь все мне завещал, всю квартиру, а то, что я до сих пор не могу вступить в права. Я ведь теперь у себя беру.

Ночью снилось мутное: Егор стал волшебником, и теперь хочет отобрать у брата квартиру: место не то средоточения магической силы, не то нахождения какого-то артефакта. Григорий мужественно оборонял дверь, в ответ на происки брата, к собственному удивлению, метал громы и молнии, при этом осознавая и бредовость сна, и тщету потуг – от Егора отскакивало, будто он в клетке Фарадея находился. И только брат вломился в квартиру, как из окна ворвался вихрь, темный, ярый, затянул в себя, сперва Егора, потом и его.

Сон прекратился, разом, будто пленка кончилась. Григорий очнулся, надо же забыл завести будильник, часы, остановившись, показывали два, но утро уж брезжило.

Насморк, к вечеру стихший, снова заложил нос, да и горло запершило. По пути купил шалфей и парацетамол, обычно, эта комбинация хорошо помогала, но не в этот раз. Может, из-за Пумки – все эти тревоги за нее, страхи, мысли. Еще и черный человек. Он написал вчера, ложась спать, что непременно отыщет, список не так и велик, три человека, от силы: сама Ира и Егор. Может, еще мать. Но, скорее брат. Хотя непостижимо, как кто-то из них может врываться в мир Пумки, замерший между небом и землей, вообще, знать про него. На подобную тему и разговора сроду не случалось. В семье никто ни с сектой какой, ни с церковью связан не был. Как и Ира. Нет, конечно, мать верила в приметы, в сны, а Ира и в гадания даже, но только в те, которые сбывались. В загробную жизнь, если Надю можно отнести в этот мир, никто не верил. Разве что дядя Матвей… пожалуй из всех «дядь», что побывали в спальне матери, он один оказался мистиком. Верил в некое подобие реинкарнации, но не в телесном, а духовном плане. Говорил, что человек для того и пришел в мир, чтоб накапливать и сохранять данные о вселенной, расширять и постигать ее, а когда умрет, все известное ему станет частью сущности вселенной. А та столь странным и сложным образом, постигает саму себя.

В пришельцев дядя Матвей не верил. И в Большой взрыв тоже не верил. Пумка же… вот ведь, он так и не написал, что в последний раз тенью оказался сам. Но зачем давать неприятный повод. Надо во всем разобраться, разложить по полочкам.

По средам работы оказывалось меньше обычного, неудивительно, что уже к четырем начальство разъехалось по домам, а работники потянулись из офиса. Он так же поспешил прочь – боялся снова встретиться с Ирой.