– Работы нет, – честно ответили с того конца провода. – Вот и решил заняться вашими проблемами. Знаете, даже удивительно, насколько они несерьезны. Это одна рука, даю вам девяносто восемь процентов из ста. Все завитушки, уголки, петельки, все на месте, написано в спокойной обстановке, ровно тем же человеком, что писал вам прежде. Я могу даже спрогнозировать, что ваша дама, имея такой замечательный, во всех смыслах, почерк, если и захочет его переменить, не получится. Ее уголки настолько характерны, что я бы сказал….
– То есть, подождите, вы уверены, что не подделка.
– Я почему говорил про даму. Она свой почерк не подделает. Но и для другого он представляет особую сложность, понимаете, некоторые буквы идут внахлест, частично перекрывая предыдущую, так может писать человек в себе уверенный, не чурающийся резких перемен, могущий за себя постоять. Впрочем, вам эту даму знать лучше. Одно скажу, чтобы с такой точностью скопировать почерк, делая помарки в нужных местах, ошибки и разрывы в одних и нахлест в других, надо быть мной, уж извините. Или той, которая писала. Поэтому я и даю два процента на хорошего спеца, хотя мог бы и меньше, мало кто обратится с такой ерундой, скажем, ко мне, и выложит кучу денег.
– А вы…
– Ну что вы. Вам бы я сказал. Нет, не я. Ваша дама. Всего доброго и не забудьте зайти на следующей неделе и убедиться в этом лично. А заодно оплатить остаток.
Короткие гудки. Сердце упало. Сердце забилось вновь.
Григорий обернулся, Ира сидела на шкафчике, молча глядя на молодого человека, когда он поднял глаза, покачала головой.
– Ты меня проверял.
– Нет, что ты. Пумку… Надю, понимаешь, я… это она. Она написала, – зачем-то уточнил. Ира медленно поднялась. Стянула с вешалки куртку, стала одеваться. Григорий не смел двинуться с места.
– Я как назло зонтик не взяла, – он молчал. – Не обижайся на меня.
– Это ты на меня должна обижаться, – бездумно произнес в ответ. Сжал ее руку, потом поцеловал. Она снова отстранилась.
Дождь начал стихать. Григорий пошел проводить ее до остановки. Холодно, ветра нет, но дождик превратившись в морось, лип к одежде, витая в воздухе, осыпался на лицо. Подошел автобус, Ира поцеловала его в щеку и поспешила к распахнувшимся дверям. Помахал ей рукой, постоял какое-то время на остановке, затем двинулся домой. Быстро темнело, как будто не половина седьмого, а уже девять.
Дождь закапал сильнее, Григорий прибавил шагу. Остановка расположена неудобно, щербатые асфальтовые дорожки не хотели идти по прямой к дому, извивались к другим строениям и только миновав их, устремлялись к старой восьмиэтажке.
Впереди промелькнула серая тень, одетая в спортивный костюм, мокрый от непогоды. Трусцой проскользнула вдоль соседнего строения и поспешила в сторону бойлерной. Знакомая, невозможно знакомая фигура.
– Пумка? – он выкрикнул прежде, чем сообразил, что делает. Тень вздрогнула, оглянулась, он ожидал увидеть лицо, но под капюшоном, скрывавшим от дождя, только темень, глухая полночь. Григорий вздрогнул, остановился. – Надя? – еле слышно прибавил он.
Тень бросилась по траве, к детской площадке. Григорий рванул следом, стараясь не отставать. Встрепенувшийся ворох мыслей замер, сердце застучало молотом. Он мчался, не разбирая дороги, стараясь не упустить темную куртку, зеленые брюки в обтяжку, бело-синие кроссовки. Точь-в-точь как у нее. Кажется, начал приближаться. Фигура резко свернула в сторону, прибавила в скорости. Перепрыгнув хлипкое ограждение детской площадки, бросилась мимо качелей-каруселей в сторону парка. Забежала за последний дом на пути.
Сердце пращой ударило в горло. Стараясь не отстать, Григорий прибавил еще. Тень бежала на удивление легко, свободно, кажется следов не оставляла на набухшей почве. Пересекая узкий газон, он споткнулся и шлепнулся, тут же вскочил, забежал за дом. Растерянно заводил головой.
В глазах искры, вокруг потемнело еще сильнее, он задыхался.
– Пумка, – бессильно произнес Григорий, – Пумка, ты все же вернулась, моя…, моя Пумка…
Она любила бегать каждое воскресенье, единственный свой выходной. Поздно утром, когда из парка убирались собачники. Злые ротвейлеры без поводков, наводившие ужас на любого прохожего, кажется, не сильно ее пугали, впрочем, против собак у нее всегда с собой имелось два оружия – шокер и перцовый баллончик. В столице выходить на прогулку, а тем более, бегать в парке, без этих средств, значило рисковать здоровьем. Конечно, у них, в провинции, как небрежно именовала Надя всю остальную Россию, можно опасаться разве, собак диких, но они редко забредали в такие места, обычно, кормились вблизи ларьков или магазинов. Здесь ей нечего опасаться, Григорий, вспоминая свой городок, не раз говорил об этом. Наверное, Пумка вспомнила его слова. Если только…
Если тень принадлежала Наде.