Сентябрьский декабрист

Шипов пытался вручить вещи из рук лакея обратно Новосельцеву. Одна перчатка упала на пол, оба молодых человека вцепились в треуголку.

–Ладно, пошутили и хватит. Дай пройти, – Владимир одним движением снова отдал все лакею.

–Чернов всем сказал, что принудил тебя жениться, – быстро выпалил Шипов, – Под дулом пистолета.

Володя, наконец, отвлекся от вещей и взглянул на друга, улыбка медленно сходила с его лица.

–Что? – тихо произнес он.

–Если ты приехал сюда за столичными новостями, то сейчас главная новость – ты.

–Этого не может быть, – Владимир отрицательно замотал головой.

–Все уже об этом только и говорят.

–Этого не может быть, – уверенно повторил Владимир.

Он плохо помнил, как выхватил вещи у лакея и, не одеваясь, выскочил на улицу. По дороге домой едва удерживал себя на месте, чтобы не выскочить из дрожек на ходу. «Не может быть, не может быть» повторял он словно в бреду и чем ближе подъезжал к дому, тем отчетливее его отрицание перерождалось в чувство той бешеной злости, когда осознаешь свою беспомощность и ничтожность. После он долго метался по комнате с безумным взглядом и взъерошенными волосами, слуги ждали, что барин вот-вот тронется рассудком, и тихонько подглядывали в замочную скважину. Как и обещал через час приехал Шипов. Он застал друга уже сидящим за письменным столом. Новосельцев резкими движениями выводил что-то на бумаге и не сразу заметил его.

–Что пишешь? – осторожно спросил Шипов.

–А что я могу сейчас писать? – огрызнулся Новосельцев, не поднимая голову на друга.

–Володя, может стоит…

–Что? – Новосельцев рывком повернулся к нему, – Что стоит? Подумать? Подождать? Чего? Пока этот человек полностью разрушит меня? Еще прикидывался другом.

Шипов почти сразу понял, что за время пока они не виделись, в друге что-то изменилось. Владимир больше не был образцовым светским юношей. Он почувствовал, что, наконец, перестал быть идеалом и оказался ни больше ни меньше простым смертным со своими недостатками, страхами и предубеждениями. И ему было страшно, страшно от того, что он чувствовал, как события развиваются независимо от него, что он уже давно не контролирует свою жизнь, да собственно никогда ее и не контролировал. И этот первобытный, животный страх заставлял действовать, правильно или нет, но действовать.

Владимир снова повернулся к бумаге и резко отрывисто написал на чистом листке: «Требую сатисфакции. Жду секунданта. Новосельцев».

Примерно в то же время слухи достигли и Константина. Это здорово выбило его из колеи, но проанализировав ситуацию, Чернов понял, что в данных обстоятельствах может лишь терпеливо ждать вызова. Однако прошел день, за ним другой и третий – Новосельцев молчал. И только через неделю Оболенскому, по просьбе Рылеева удалось прояснить положение дел. Выяснилось, что Шипов все же не дал отправить Владимиру вызов. Он убедил его, что все можно решить иначе. И Владимир решил. Он слишком хорошо знал светское общество, и вместо того, чтобы схватиться за голову и скрыться до поры, наоборот активно начал появляться на приемах и при любом удобном случае декларировал о настигшей его ужасной клевете. Он просто продолжал играть роль, которая ему всегда удавалось лучше всего – мистера безупречность, часто клялся в своем глубоком и чистом чувстве к Катерине, говорил, что Константин, наверняка, оговорил его лишь для того чтобы снискать дешевой славы в офицерских кругах. И чаша весов уже очень скоро склонилась в его сторону.

– Немыслимо! – Чернов развел руками, – Этот аристокрышенышь, значит, выставляет себя чуть ли не святым, более того болтает о таком личном деле по всем салонам, собирая жалостливые вздохи и соболезнования.

Рылеев удобно расположился на диване и даже не собирался прерывать кузена. Он и Бестужев только что привезли Константину последние новости. В этой ситуации его более всего забавляло то, что никто даже и не думал задаться вопросом, что же истинный распространитель тех гнусных слухов.

– Я полностью разделяю ваше негодование, – сказал Александр Александрович, отходя от печки, где грел руки, – Но Константин, послушайте, нельзя принимать решения на горячую голову. Думаю, нужно выждать.

–Ах, выждать? Дождался уже. Я опозорен, моя сестра опозорена, вся моя семья… Ведь это же все он сам и придумал! Он и его благочестивая матушка. Чтобы не держать данного слова.

Константин сел на стул и обхватил голову руками, едва не вырывая волосы.

–Ну, так может лучше его убить? – спокойно сказал Рылеев.

Бестужев и Костя почти одновременно посмотрели на него. Кондратий Фёдорович первый озвучил то, о чем думали все.

–Что? – Рылеев переводил взгляд с одного на другого, – Вы же прекрасно видите, что это за человек, – Кондратий встал, – Сегодня он не может выбрать себе жену без одобрения матушки, – в голосе возникла некоторая раздражительность, – А ведь он всего на три года старше тебя Костя, – Рылеев указал пальцем на кузена, – И уже в свите. А через несколько лет получит должность, – голос Рылеева все более повышался, пока не перешел на крик – И будет управлять страной!