Сентрал-парк

Как вышло, что она не может вспомнить этот эпизод всего лишь суточной давности? Как ни старалась она разморозить этот участок своей памяти, он оставался окутан перламутровой вуалью. Но постепенно ее усилия принесли плоды: тончайший часовой механизм мозга заработал, колесики закрутились. У Алисы радостно забилось сердце. Память понемногу возвращалась, муть, заполнившая мозг, кое-как рассасывалась, истина как будто приоткрывалась. Алиса уже шарила совсем рядом, но стоило ей понадеяться, стоило мысленно крикнуть «эврика!» – и желанный ответ меркнул, рассыпался, ускользал в темноту холодной тесной кабины.

Воистину, танталовы муки!

Внезапно в чернильной ночи вспыхнуло красное пятно. Алиса испуганно уставилась на замигавшую лампочку нехватки бензина на приборном щитке.

– Только этого не хватало! – проскрежетал Гэбриэл. – Не знаю, дотянем ли мы до больницы. Эта тачка жрет не меньше двадцати литров на сотню миль!

– На сколько хватит?

– На полсотни миль, не больше.

Алиса посветила телефоном на карту.

– Скоро должна быть заправка с магазином. Дотянем?

Гэбриэл прищурился, чтобы разглядеть желанную отметку на карте.

– Поглядим. Выбора-то у нас все равно нет.

Ветер уже задувал внутрь «Шелби», проливной дождь грозил смыть машину в пропасть. Не отрывая взгляд от дороги, Гэбриэл пробормотал:

– Этот ваш Сеймур с самого начала вызывал у меня сомнения…

– Вы совершенно его не знаете, – ответила Алиса с усталым вздохом.

– Мутный он какой-то, вот и все.

– А мне кажутся мутными эти ваши критические выпады. Предлагаю дождаться его объяснений, выводы будем делать потом.

– Не пойму, что изменит его версия! – рассердился агент. – Он врет вам с самого начала. Врет нам обоим! Очень может быть, что он с самого утра морочит нам голову!

Алисе очень не хотелось с этим соглашаться. Гэбриэл нащупал в кармане рубашки сигарету, вытащил ее и закурил, напряженно глядя перед собой.

– И папаша ваш хорош!

– Хватит! Не приплетайте к этому моего отца.

Он выпустил одно за другим несколько колец дыма, поплывшие по салону.

– Я вижу одно: ваше окружение вами манипулирует и подвергает опасности.

Теперь в долине стали появляться встречные машины. Прогрохотавший мимо грузовик безжалостно полоснул их фарами.

– А вы еще находите для них оправдания! – не унимался Гэбриэл.

Алиса больше не могла сдерживаться.

– Если бы не Сеймур и не отец, меня бы не было в живых! Попробуйте выжить после того, как вам выпустили кишки, убили вашего ребенка и бросили вас подыхать в луже крови!

Гэбриэл попробовал оправдаться, но Алиса повысила голос, чтобы заткнуть ему рот:

– После гибели Поля я была живым трупом, одни они оказывали мне поддержку. Вам с вашей тупостью этого не понять.

Гэбриэл умолк и задумчиво запыхтел сигаретой. Алиса отрешенно отвернулась к окну. Дождь все усиливался. С такой же неумолимостью в ее память стучались воспоминания.

Я помню…

Декабрь 2011 – июль 2013

Я помню.

Помню свою уверенность, что скоро всему настанет конец.

Иного выхода я не представляла: вернусь домой и всажу себе в голову пулю из служебного оружия.

Выстрел прекратит мое падение в ад.

Прикованная к больничной койке, я не переставала мысленно пересматривать фильм: сухой щелчок затвора, холодная сталь ствола во рту, направленного до диагонали вверх, чтобы вышибить мозги.

Меня убаюкивали эти бесконечно повторяемые кадры: палец, сжимающий курок, и разлетающаяся на куски после спасительного нажима голова.

* * *

Однако моя жизнь устремилась по иной траектории.

– Ты поживешь у нас, – объявил мне отец, приехавший забрать меня из больницы.

Я широко раскрыла глаза.

– То есть как «с вами»?

– Со мной и с твоим приятелем-геем.

Не предупредив меня, отец арендовал большой дом с садом на улице Сквер-Монсури, бывшую мастерскую художника, тонувшую в зелени. Буйство природы посреди 14-го округа!

Сеймур как раз переживал любовную драму, и отец уговорил его тоже переселиться в этот дом. Я знала о сложной коллизии своего коллеги: его давний сожитель, танцор и хореограф из «Опера де Пари», переехал по профессиональным соображениям в Нью-Йорк, и их любовь не пережила разлуки.

Почти два года мы жили втроем под одной крышей. Эта нежизнеспособная, казалось бы, конфигурация оказалась стойкой. Мой отец и Сеймур, вопреки ожиданиям, отбросили свои предрассудки и стали лучшими друзьями, восхищающимися друг другом. Сеймур отдавал должное легендарному сыщику Алену Шеферу с его чутьем, луженой глоткой, юмором, умением отстоять свою позицию и навязать свою волю. Отец, со своей стороны, понял, что поторопился с осуждением молодого коллеги, чьи пороки он теперь считал достоинствами: этот богатый щеголь и гомосексуалист, воротивший нос от всего недостаточно изысканного, покорил его своей манерой чуть что пускать в ход кулаки и умением не пьянеть от лошадиных доз виски 20-летней выдержки.

Но главное, в чем они сошлись, – это их твердое решение спасти меня от меня самой.