Сентрал-парк

Меня провожают в комнату под самой крышей, где выбиваются из сил два вентилятора. Битый час двое из SAT накачивают меня сведениями о подозреваемом. Брахим Рахмани, кличка Пушкарь или Пиротехник, давно под наблюдением отдела по борьбе с терроризмом. Подозревается в снабжении взрывчаткой группы, подорвавшей автобус на улице Сен-Лазар. При обыске у него нашли небольшое количество С4 и PEP500, пластид, переделанные в детонаторы телефоны, а также настоящий арсенал: разнокалиберное огнестрельное оружие, стальную арматуру, бронежилеты. За три дня допросов он ничего не сказал, анализ жесткого диска его компьютера и телефонных разговоров за последние месяцы не содержит доказательств его участия, даже косвенного, в терактах.

Дело захватывающее, но очень сложное. Жара мешает мне сосредоточиться. Оба коллеги тараторят, засыпают меня подробностями, которые мне трудно запоминать. Вообще-то память у меня отменная, но сейчас, боясь что-то забыть, я хватаю блокнот и принимаюсь записывать.

Потом мы спускаемся на один этаж и идем по коридору в комнату для допросов. Начальство тут как тут: Фуко и Тайландье уже стоят у зеркала Гезелла, им не терпится засвидетельствовать мой триумф. Теперь и мне хочется ринуться в бой.

Толкаю дверь, вхожу.

Жара в комнате такая, что остается только выть. Рахмани, прикованный наручниками к стулу, сидит у деревянного столика размером не больше школьной парты. Он весь мокрый, голова опущена. На мое появление он почти не реагирует.

Я закатываю рукава рубашки, утираю с лица пот. При мне пластиковая бутылка с водой – средство установления контакта. Но вместо того чтобы предложить сделать глоток ему, я откручиваю крышку и долго пью сама.

Вода как будто идет на пользу, но в следующее мгновение мне делается сильно не по себе. Я закрываю глаза, борюсь с головокружением, приваливаюсь к стене от страха упасть.

Открыв глаза, я испытываю растерянность. В голове пусто, шаром покати. Мне плохо и страшно, как будто меня забросило в совершенно незнакомое место.

Дохожу на ватных ногах до стула, сажусь напротив подозреваемого.

– Кто вы такой? Что вы здесь делаете? – слышу я свой голос.

Я помню все…

Неделей раньше

Вторник, 8 октября 2013 года

Шесть вечера. Париж. Конец погожего осеннего дня.

Клонящееся к горизонту солнце золотит город, отражается от всех окон, от поверхности реки, от ветровых стекол машин, заливает светящимся потоком широкие улицы. Солнце слепит, и его свет захлестывает все, на что набегает.

Моя машина выныривает из пробки поблизости от парка Андре-Ситроен и заезжает на бетонную эстакаду перед пришвартованным к берегу Сены стеклянным судном. Фасад «Европейского госпиталя имени Мари Кюри» похож на носовую часть корабля будущего, заплывшего в южный сектор 15-го округа, занявшего там закругленный угол перекрестка и теперь служащего зеркалом для багрянников, которыми обсажена эстакада.

Паркинг. Бетонный лабиринт. Раздвижные двери ведут в большой центральный двор. Шеренга лифтов. Зал ожидания.

Мне предстоит встреча с профессором Эваристом Клузо, главой Национального института проблем памяти, занимающего весь верхний этаж.

Клузо – один из французских специалистов по болезни Альцгеймера. Я познакомилась с ним три года назад, когда моя группа расследовала убийство его брата-близнеца Жана-Батиста, руководившего сердечно-сосудистым отделением того же госпиталя. Братья до того друг друга ненавидели, что, узнав, что у него рак поджелудочной железы, Жан-Батист надумал покончить с собой, подстроив все так, чтобы виновником его смерти выглядел брат. В то время эта история наделала шуму. Эвариста даже арестовали, но мы установили истину, и он быстро вышел на свободу. После освобождения он сказал Сеймуру, что мы вытащили его из ада и что теперь он наш вечный должник. Это были не пустые слова: когда я позвонила ему неделю назад, чтобы попросить о встрече, он нашел в своем графике местечко для меня в тот же самый день.

После фиаско при допросе террориста у меня быстро пришли в порядок настроение и память. Я тогда отключилась всего на три минуты, но это случилось у всех на виду. Тайландье принудила меня взять отгул, а потом не дала вернуться, потребовав сначала проконсультироваться с врачом. Мне пришлось опять обратиться к психиатру, а тот против моей воли посадил меня на длительный бюллетень.

Все это ни для кого не стало сюрпризом: Тайландье уже не первый год, не таясь, силилась выпихнуть меня из уголовной полиции. Во время дела Вона у нее это не получилось, и вот теперь ей представилась прекрасная возможность для реванша. Но меня так просто не ухватишь. Я обратилась в профсоюз, к юристу по трудовому праву, к нескольким врачам, обеспечившим меня справками о крепком здоровье.

Я не очень-то тревожилась, у меня хватало силы духа, желания сражаться, любви к работе. Да, я ненадолго лишилась памяти; мне, как всем, случалось временно терять ориентировку в пространстве и во времени. Но я объясняла это стрессом, усталостью, переутомлением, жарой…