Сепар

Баба Нина опустила голову на старые тряпки, свёрнутые валиком, заменявшие ей подушку. Но тотчас услышала то, что её разбудило: писк! Не мышиный писк и не крысиный! Это был плач новорождённого котёнка. Крысы и мыши давно не досаждали бабе Нине. Никакая уважающая себя крыса или мышь не пойдет туда, где нечем поживиться. А поживиться у старушки было нечем.

Баба Нина осторожно опустила ноги в шерстяных носках на пол и сразу попала в старые калоши, заменявшие ей домашние тапочки.

Она встала, вздула свечу и осмотрела углы жилища, в котором обитала последнюю неделю. Свет свечи выхватывал то выбеленную известью печурку, на плите которой стояли две помятые кастрюли, то окошко, заколоченное изнутри досками, то угол, заваленный тряпьём, то ложе, на котором спала старушка, – древнюю раскладушку, застеленную не менее древним ватным матрацем и красным ватным одеялом.

Баба Нина сделала шаг к тряпью, сваленному в углу. Да, так и есть! Это была соседская кошка Машка, пробравшаяся в её лачугу, улёгшаяся на тряпьё и теперь занимавшаяся трудным и ответственным делом – она рожала. Один котёнок уже ползал возле брюха матери, тыкался в него носиком, но вскоре зачмокал и заработал лапками. Баба Нина стояла и умилялась, глядя на роженицу.

«Что ж, – думала она, – значит, Бог послал! Будем жить вместе».

Баба Нина вернулась на своё ложе и прилегла, ожидая рассвет. Кошка пришла к ней в её бедную лачугу, потому что ей некуда было больше идти. Дом по соседству, в котором обитала Машка с хозяевами, был разрушен двумя снарядами, влетевшими в крышу. Два других снаряда влетели в крышу дома бабы Нины. Хозяева соседского дома во время обстрела, сгубившего их дом, сидели в подвале и едва успели выскочить, когда занялся пожар. Когда дом сгорел, они собрали, что уцелело в летней кухне, а уцелело немногое, и уехали. А о Машке забыли. Или не забыли. Им было не до Машки.

А баба Нина во время обстрелов спала в летней кухне. Кухня тоже пострадала. С неё взрывной волной сорвало шиферную крышу. А баба Нина, когда начался обстрел, постелила матрац и одеяло на полу возле раскладушки и лежала, молясь Господу о спасении. Господь сохранил ей жизнь, но отнял дом. Зачем Он сохранил ей жизнь и это убогое жилище? Зачем? Должно же этому быть какое-то объяснение?

Баба Нина уснула. А когда проснулась, её семья пополнилась. Теперь у неё были кошка и четверо котят. Баба Нина встала и начала хлопотать по хозяйству. Хозяйство было более чем скромное. Она сварила себе манную кашу на воде. Молоко надо было теперь беречь для кошки. Она покормила кошку, полюбовалась на котят. Трое были рыжими, а один – бело-рыжий.

«В папашку», – подумала баба Нина.

Машка-то была обычной серой полосатой кошкой.

Старушка взяла палку, ведёрко и отправилась к колонке за водой. Колонка была в дальнем конце улицы. Баба Нина шла и отмечала, какие изменения на улице произвела ночь. Три дома были разрушены. Возле дымящихся развалин хлопотали растерянные хозяева. Им помогали соседи, собирая в кучи во дворе то, что не успело сгореть: остатки мебели, посуды, полуобгоревшие ковры. Возле двух домов стояли автомобили с поднятыми крышками багажников. Люди собирались уехать как можно дальше от родных разорённых гнёзд. Те, чьему сердцу ближе была Россия, устремлялись туда. Те, чьему сердцу была ближе Украина, искали там убежища. Их не смущало, что именно украинская армия разбила их дома и чуть было не убила их самих. Они оправдывали свою армию тем, что во всём виноваты Путин и Россия.

Соседи бабы Нины, хозяева Машки, после разрушения их дома звали её уехать, готовы были взять её с собой. Они уезжали в Днепропетровск. Но баба Нина ехать с ними отказалась. Куда и зачем ей было ехать? Здесь прошла вся её жизнь. Здесь похоронены её родители, муж и двое сыновей. Здесь она и умрёт. Она не хотела на старости лет скитаться по казённым или чужим домам и людям, тем более на Украине, лишившей её покоя, пенсии и дома. Да, она умрёт здесь, и только здесь!

Где-то впереди слышались рыдания женщин. Там был ещё один разрушенный дом.

«Лишь бы никто не погиб, – думала баба Нина, ковыляя по обочине дороги. – Бог с ним, с имуществом! Имущество – дело наживное. А вот жизнь человеческую не восстановишь».

Возле разрушенного дома она остановилась. Здесь никто не хлопотал. Во дворе стояли и плакали женщины. А на траве лежали два тела, покрытые простынями. Возле тел сидел на пожухлой траве Трофимыч, пенсионер, и покачивался из стороны в сторону. Баба Нина перекрестилась.

– Неужели жена и дочь? – спросила она у женщины, стоявшей у изгороди.

– Да, – отвечала женщина. – Были в гостях, не успели добежать до дому. Тела – в клочья!