Сепар

В дом зачастили односельчане стариков. Они приходили по одному или по два под разными предлогами: занять соли, морковку, пару картофелин. Но приходили они с одной целью: взглянуть в лицо одного из тех, кто стрелял из вражеского танка. Взглянуть в лицо врага. Павло, сидевший на приступочке предбанника, ловил на себе их любопытствующие взгляды и поёживался. Одна из посетительниц подошла и плюнула ему под ноги. Павел ушёл в предбанник сильно обиженный.

– Кто-то из ваших архаровцев дом её снарядом разнёс, – пояснил вечером старик. – Живёт в сараюшке. Думаешь, ей сладко?! Едва сама уцелела.

– А я при чём? – ворчал Павел.

– Так, может, ты и разнёс, – сказал старик. – Скажи спасибо, что тебя тут на куски не порвали. Сельчане дюже злые на вас.

С тех пор, завидев гостей стариков, Павел скрывался в своём убежище.

Дни бежали. Солнце становилось всё жарче. Снег давно сошёл. Нога Павла заживала. Он наслаждался жизнью, но ему было скучно. Он сказал об этом Григорию Александровичу.

– Книгу дать? – спросил тот. – У меня библиотека хорошая. Хошь про любовь? Или детектив? У меня хороший детектив есть, «Преступление и наказание» называется. – И старик лукаво усмехнулся.

Название книги показалось знакомым, но читать Павлу не хотелось.

– Не, – отвечал он, – я читать не люблю. Мне бы кино посмотреть.

– Ладно, – сказал старик. – Посмотришь!

Вечером он пригласил Павла в дом смотреть телевизор.

В доме стариков Павел не столько смотрел кино по телевизору, сколько исподтишка зыркал по сторонам, высматривая, что у них есть ценного. Ценного вроде бы ничего не было. Старенький пузатый телевизор на комоде, полированная шкатулка возле телевизора, книжный шкаф, стол со стульями, широкая кровать, выцветший ковёр на стене над кроватью, на противоположной – старые фотографии в деревянных рамочках, молодые мужчины в военной форме времён Великой Отечественной. Цветы на подоконниках, самотканые половики. Скромно и чистенько.

– У меня дед на Втором Украинском воевал, – сказал Павло, чтобы подлизаться.

Старик покосился на него:

– Дед на Втором Украинском воевал, а ты куды полез? На своих?

Павло промолчал.

– Вот и получается, что ты хуже немецкого фашиста, – подвёл итог безжалостный старик.

Павел не без самодовольства подумал, что обстановка в трёхкомнатной квартире его родителей была куда богаче. И мебель была полированная, и хрусталь, и фарфор, и ковры новые в каждой комнате, и два про запас в «тёщиной комнате», и техника всякая. У стариков даже компьютера не было. Впрочем, зачем им компьютер? Быдло донбасское! А у него был ноутбук и игры всякие скачаны.

Теперь каждый вечер Павло приходил в дом смотреть кино, какое крутили после программы новостей. Новости он не смотрел. Не хотел расстраиваться, тем более что телевидение было российское. Украинских программ в этом селе уже не было. Несколько раз Павло просил старика отдать ему телефон. Но старик не отдавал. Позволял только раз в неделю звонить матери, да и то в своём присутствии.

На ночь его запирали. Но больше никаких притеснений не было. Раз в неделю он мылся в бане после стариков.

Старуха вообще распоясалась. Пришла к нему в предбанник как-то утром, бухнула на стол сумку с овощами, дала небольшой тупой нож и сказала, чтобы он сам себе готовил, потому что он уже почти здоров, а она ему не кухарка. Пришлось возиться с морковками, картошкой, капустой, луком и свёклой. Нарезанные овощи и шматок сала он сваливал в кастрюльку и нёс на кухню, где старуха выделила ему одну конфорку. Борщ получался не таким вкусным, как у старухи, но голодным Павло не был. Хлеба ему давали вволю. Самогонки больше не давали. Просить он не осмеливался. Ему надоела однообразная еда, ему хотелось мамкиных котлет и чего-нибудь сладкого. Впрочем, он получал к чаю два кусочка сахару. По причине военного времени харчи у стариков были скудными.

Старик вырезал ему крепкую палку с ручкой, а костыли отнёс назад в амбулаторию Фёдору Степанычу. Павел чувствовал себя вполне сносно. Приближался май.

Однажды старик пришёл к нему в предбанник и выложил на стол два автобусных билета, деньги, телефон, документы Павла и узелок.

– Это тебе на местный до города, – сказал он, – а в городе на автовокзале пересядешь на другой. Доедешь до Киева. Купишь там себе билет до Белой Церкви. Вот деньги. И поесть на дорогу. Старуха моя тебе пирожков с капустой напекла. Уезжаешь завтра в 8.00. Я тебя разбужу.

Весь день Павло слонялся по двору. Он не мог найти себе места от распирающей его радости. Наконец-то он увидит мать и отца. Его не отдадут ополченцам. Не бросят в подвал. Не расстреляют. Он будет жить. Жить!

Он заходил в дом. Смотрел какие-то телепрограммы, пока старики занимались хозяйством во дворе.

Ночь он почти не спал. Думал о родных и стариках. Идиоты они, старики эти! Быдло – оно и есть быдло! Уж он бы с пленными врагами никогда так не поступил! Уж он бы показал им кузькину мать! Павло нарочно раздувал в себе ненависть, чтобы не чувствовать себя благодарным за подаренную жизнь.