Сепар

– Мамо, а ничё, шо Петро без ноги вернулся?

– Ничё! Без ноги, да не без головы!

– Мамо, я же на танке!

– И шо? На танке-то можно и машину притащить. Тросом причепил – и тащи! Не зевай!

К концу третьего дня у Павло было твёрдое убеждение, что он идёт не на войну, а на увеселительную прогулку, из которой можно извлечь большую выгоду. И он пошёл на войну. И попал в Дебальцево.

…К полудню ему показалось, что он видит серые шиферные крыши каких-то строений. Он приподнялся на руках и вгляделся в горизонт. Пот заливал глаза. Он вытер лоб рукавом. Да, это были крыши. Павло обрадовался. У него появилась конкретная цель. Он пополз быстрее, несмотря на то что силы были на исходе. Вскоре он смог увидеть, что впереди было небольшое село. К шестнадцати часам Павло достиг дороги, ведущей к домам. Он пополз по дороге, изнемогая и постанывая. И наткнулся на препятствие.

Павло увидел перед своим носом берцы. Крепкие берцы. Выше был край коричневой юбки, заляпанный грязью. Павло сел, чтобы увидеть владельца военных ботинок. Перед ним стояла рослая румяная старуха в меховой жилетке. Голова старухи была повязана шерстяным платком. Она смотрела на беглого танкиста с иронией и брезгливостью. И вдруг он вспомнил, что забыл сорвать шеврон – зелёный танк на чёрном фоне.

– Далеко собрался? – язвительно спросила старуха.

«Вот оно, донбасское быдло, – подумал Павло. – Щас заверещит, позовёт мужиков, и те заколют меня вилами».

Он пожалел, что у него нет оружия. Пусть бы они подбежали, а он бы всех их из автомата… из автомата! Всех бы положил!

– Ранен? – спросила старуха.

Он кивнул.

– А ползёшь-то куда?

– Не знаю, – честно ответил Павло.

– Ладно, – сказала старуха, – ползи за мной.

Она повернулась и пошла по дороге. Павло полз за ней и ненавидел её, потому что теперь он от неё зависел. И не просто зависел. Теперь вся его жизнь была в её руках.

Старуха свернула с дороги к калитке. Калитку она даже и не вздумала придержать, и та чуть было не хлопнула парня по голове.

«У, сука старая, – закипел он внутри, – вата использованная!»

Они пересекли двор, и старуха взошла на крыльцо ладного домика, весело глядевшего на запад тремя окнами в голубых переплётах.

– Стоять! – приказала старуха, подумала и поправилась: – Лежать!

«Как собаке, – подумал он. – Сволочь!»

Старуха исчезла за дверью, но через пару минут вышла в сопровождении старика с окладистой седой бородой и развесистыми усами. Седые волосы вились над высоким лбом. В руке у старика был колун. Старик стоял на крыльце и неторопливо разглядывал гостя.

– С Дебальцева? – спросил он.

Парень кивнул.

– Дезертир?

– Я ранен, – отвечал Павло. – Мой танк подбили.

– Значит, дезертир! – подвёл черту старик. – Где твой танк – и где наше село! Сбёг! Ну а теперя ты пленный!

Павло разнервничался. Сказалось сразу всё: и пережитый ужас, и ранение, и бессонная страшная ночь в степи.

Старик что-то шепнул старухе. Старуха сошла с крылечка, пересекла двор и исчезла в маленьком домике. Старик терпеливо ждал. Наконец эта истерика ему надоела.

– Хватит! Сопли подбери! – крикнул он парню. – Мужик ты али баба?

Над трубой маленького домика показался серый дымок. Старуха вышла наружу, кивнула старику и пошла к калитке.

«Щас народ приведёт, – подумал Павло. – Или полицию. Или ополченцев. Кого-нибудь приведёт! И мне конец!»

– Не выдавайте меня! – отчаянно крикнул он.

– Дурень! – презрительно сказал старик. – Ползи за мной!

Он пошёл к маленькому домику, и Павло послушно пополз за ним.

Домик оказался баней. В предбаннике стояла старенькая раскладушка, застеленная ярким лоскутным одеялом, стол, покрытый весёленькой расцветки клеёнкой, и три стула. Старик указал парню на противоположный угол:

– Там разденься! И всё оставь на полу.

Он сел на раскладушку и внимательно наблюдал, как Павло разматывает бинт, снимает жгут, стаскивает с себя военную форму и бросает рядом с собой на пол. Кровь из раны не текла.

– Трусы тоже снимай! – приказал старик. – Не сглазим мы твои сокровища!

Павло, слегка стесняясь, стянул и трусы.

Он сидел на полу, голый и грязный, ждал приказаний.

– Ну и воняет от тебя! Давай! – приказал старик, открывая дверь в банное помещение, и оттуда дохнуло живительным теплом и духом берёзового веника.

Внутри стояла в правом углу печь с каменкой, рядом на подставке – бак из обрезанной железной бочки, в которой плавал деревянный ковш, вдоль одной стены тянулся деревянный полок с приступком для парения, а вдоль противоположной – широкая деревянная лавка для мытья. На ней стояла деревянная шайка с запаренным берёзовым веником.

– На счастье твоё, – сказал старик, – сегодня у нас банный день был. Так что давай, ложись на лавку-то! А разговаривать после бани будем.

Он оттащил лавку от стены и установил её посередине, чтобы сподручнее было ходить вокруг. Павло подполз к лавке. Старик помог ему взгромоздиться на неё и улечься лицом вниз.

– Ну, – сказал старик, – приступим, помолясь!