Сепар

Он вынул веник из шайки и окатил тело лежашего на лавке человека тёплой водой. Павло вздрогнул и застонал от удовольствия. А потом удовольстие стало расти, когда старик тёр его молодое тело мочалкой с мылом, окатывал горячей водой и снова тёр, а потом взялся за веник, поддав парку. Павло кряхтел и постанывал, а старик работал веником с неистовством и покрикивал:

– Ну шо? Хорошо, подлец?! Хорошо, зараза?! Ты зачем, гад фашистский, в меня из танка стрелял, сука западенская?!

– Я не западенская, – кричал в ответ парень, – я с Киевщины!

– Ты зачем, падла с Киевщины, в меня из танка палил?! – приговаривал старик, работая сразу обеими руками двумя вениками.

В предбаннике старуха собирала промокшую до нитки одежду парня в мешок. Собрав, она вынесла его во двор, где уже разгорелся костёр. Мешок с форменной одеждой танкиста ВСУ был приговорён к сожжению.

Отмыв и отпарив парня, старик бросил ему полотенце, глядел, как тот вытирается, потом подставил плечо, дал крепкую палку для опоры и повёл в предбанник. Там лежало на стуле чистое исподнее – семейные чёрные трусы и белая майка.

– Надевай! – приказал старик. – Чистое всё! Сейчас расстреливать будем. Чистым помирать веселей!

Павло уже понимал, что старик шутит и никто его расстреливать на данный момент не собирается.

Посадив парня на раскладушку, старик ловко забинтовал Павлу рану на ноге, накинул ему на плечи ватное одеяло, подоткнул со всех сторон, оставив свободными руки до локтей, налил полный гранёный стакан сизой самогонки из бутыли, принесённой старухой. Налил и себе полстакана.

Хряпнули! Закусили квашеной капусткой и солёным огурчиком. Старуха принесла хлеб, борщ в большой кастрюле и тарелку с ложкой.

– Давно не ел? – спросила старуха, держа наготове половник.

– Два дня.

– Ну, это пустяки, – сказала старуха.

Смотрели, как бывший танкист ВСУ быстро управляется с борщом.

После третьей тарелки Павла развезло от самогонки и от еды.

Пришёл сельский фельдшер Фёдор Степаныч. Осоловевшего парня положили на раскладушку и влили ему в рот ещё полстакана самогону. Павел отключился.

Фёдор Степаныч промыл и прозондировал рану, обнаружил, что пуля прошла насквозь, не задев кости, залил перекисью водорода, помазал вокруг входного отверстия йодом, молвив, что всё равно больше в сельской аптечке ничего нет, и забинтовал.

Павло могуче храпел. Его повернули на правый бок и покрыли одеялом. После чего фельдшер со стариком, Григорием Александровичем, бывшим трактористом, дербалызнули ещё самогончика и разошлись по своим делам.

Павло спал много часов кряду. Просыпался на полминутки, пил воду из чайника, заботливо поставленного на полу возле раскладушки, и снова проваливался в сон. Ему ничего не снилось.

Когда он проснулся и ему больше не захотелось спать, он сел на своём раскладном ложе и огляделся. Солнечный луч с любопытством заглядывал в небольшое оконце. В ногах раскладушки лежали чёрные штаны, голубая футболка и серый свитер. У ног терпеливо ожидали кирзовые сапоги с всунутыми в голенища портянками. Прислонившись к столу, стояли старенькие костыли. Их принёс из амбулатории фельдшер. На столе красовались трёхлитровая кастрюля с борщом, хлеб, тарелка и ложка, стоял стаканчик самогонки.

Павло оделся, обулся и поел. Взял костыли и поковылял к двери. На гвозде у выхода висел видавший виды, но чистенький ватник. Павло усмехнулся и накинул его на плечи. Ну вот, и он теперь ватником стал. Рассказать ребятам, со смеху лопнут.

Он вышел из бани. Куры бродили во дворе и разгребали когтистыми лапами подтаявший снег в поисках чего-нибудь съестного. Посреди двора чернело кострище. Из дома вышел старик, постоял на крыльце, жмурясь, как кот, на утреннем солнышке, увидел своего поимника.

– Чеши сюда, – приглашающим жестом махнул рукой старик.

Приноравливаясь к костылям, медленно и осторожно, Павло пересёк двор и сел на крылечке рядом со стариком.

– Зовут как? – спросил старик, протягивая початую пачку «Примы».

– Павло.

– А меня – Григорий Лександрыч. А старуху мою – Ульяна Алексевна. Ну, рассказывай, хлопчик.

Павло откашлялся, затянулся сигаретой и принялся за рассказ, кое-где привирая, кое-что утаивая. Старик внимательно слушал, поглядывая на курносый профиль рассказчика.

Когда тот закончил, старик спросил:

– Родственники есть?

– Мамо! А где мои документы и телефон? Позвонить бы ей!

– Документы твои у меня. И телефон твой тоже у меня. Документы пока не отдам, а телефон – на! Звони!

Старик вынул из-за пазухи телефон и протянул Павлу.

– Керосину тебе залил от своей зарядки. Подошла.

Павло набрал номер. Сердце его тяжело и часто забилось.

– Мамо, – сказал он в трубку, – я жив!

Долго пережидал бурную реакцию матери. Потом стал отвечать на вопросы.

– Танк сгорел. Я ранен. В ногу. Навылет. Нет, не в плену. Лежу в госпитале.

При этих словах Павло покосился на Григория Лександрыча. Тот сидел с невозмутимым видом.

– В Харькове. Нет, не приезжай. Меня скоро выпишут. Я сам приеду. Не плачь, мамо. У меня всё хорошо.

Он отключил телефон и сунул его в карман.