Сепия (СИ)

- Милая, - женщина обратилась к дочери, забирая у неё куклы и отправляя их вместе с мишкой в походную сумку. А затем завязала на голове Анны платок, чтобы она не мёрзла – такие простые знаки внимания девочка запоминала особенно. Правда, только со стороны матери. Действия и любовь отца она выключила в своей голове: заблокировала, выкинула – она не дочь Макса Эйзенхардта, он даже ей не отчим – чужой человек, который пытается быть для неё всём, но Анна знает его истинную сущность – он хочет превратить её в такое же чудовище, как и он сам. - Нам пора. Может, поможешь папе донести чемоданы?

Магда надеялась, что девочка на её слова улыбнётся и, как раньше, заберёт у папы обязательно самый тяжёлый чемодан и, силясь поднять его, протащить ношу максимум на пару метров, а потом Макс, как тогда, выхватит сумки у неё, а сам посадит дочь на плечи и будет катать; и обязательно купит любимое лакомство – клубнично-сливочный леденец. Но женщина видела, как на её простую просьбу, - почти истину, - отреагировала девочка: ссутулилась, сжала руки в кулаки, отвела взгляд – будто бы ей было стыдно за слова матери. А потом она быстро и резко глянула на отца, тяжело вздыхающего и выжидающего ответа, в глубине души надеющегося на то, что дочь его всё-таки смогла его простить.

А она не может простить. Её внутренний мир не может.

- Нет! – резко дёрнула Анна мать за рукав. – Нет! Нет! Никогда! Он монстр, мама! Почему ты не видишь? Почему ты прощаешь его, мама?!

У неё началась истерика, и Магда, усадив девочку на руки, начала её успокаивать, а сама еле-еле держалась, чтобы не расплакаться: как объяснить ребёнку, что то, что сделал её отец – для их собственного блага? Чтобы они жили так, как должны были: самой обычной, нормальной семьёй? Ей тяжело даже просто прошептать что-то ответ, и она молча повернулась к Максу, ища у него то ли поддержки, то ли ответа, а он… Он просто не мог смотреть на дочь и, надев на себя маску безразличия, направился в сторону выхода на посадочную площадку. Макс все ещё верил в то, что всё изменится, вернётся на круги своя, и Анна, его маленькая Анна, снова полюбит своего отца, ни смотря на все его поступки и недостатки, ведь они есть у каждого: у кого-то больше, у кого-то меньше… Но они есть.

И очень жаль, что его мечты так и останутся несбывшимися.

Но в прошлое возвращаться они не намерены.

Анне Эйзенхардт пять лет, и она бежит со своими родителями из родного дома.

***

Над Лос-Анджелесом сгущались тучи; толпа американцев, вечно торопящаяся, вечно толкущаяся, спешила разбрестись по своим домикам, пока не начался проливной дождь; первые капли уже наполнили асфальт крохотными точками, заполняя огромный холст тёмными красками. Люди торопились; Магда и Эрик, закрывая головы только что купленными газетами всего за несколько центов, спешили домой, благо он был тут недалеко: пара метров, завернуть за переулок, и вот он – временное их гнёздышко, любезно предоставленное старым другом семьи – профессором Чарльзом Ксавьером. Он знал о том, что им пришлось пережить: сначала лишились крова, потом на последние деньги купили билеты на самолёт, чтобы отправиться сюда, чтобы сбежать. Мужчина приютил их, да и его невеста была не против – Мойра почти сразу же подружилась с Анной и в свободное время, пока её родители занимались подработкой, проводила вместе с маленькой не-Эйзенхардт – теперь уже Леншерр.

Их дом: небольшое двухэтажное строение с мансардой стало райским уголком для уставших Магды и Эрика. Приходилось спать на полу, на жёстких матрасах, экономить практически на всём, чтобы платить Чарльзу за предоставленный кров. Ксавьер отказывался от денег, но каждый раз, собираясь на работу, находил в кармане своей куртки несколько смятых купюр и пару монет, перевязанных проволокой – старого друга никак не переубедить. Поэтому молча приходилось складывать деньги в пластиковую коробку из-под печенья – так, сбережения на будущее, на случаи непредвиденных обстоятельств. Он потом отдаст эти деньги ни Эрику, и даже ни Магде – Анне. Рано или поздно, они ей пригодятся.