Сепия (СИ)

Он не успел ничего толком осмыслить, как комната – когда-то детская – стала меняться на глазах: обои истлевали и рассыпались в пыль, пол медленно гнил, мебель осыпалась пеплом, потолок плакал побелкой… Магда на руках Эрика вспыхнула изнутри и рассыпалась огненными искрами; он пытался удержать ее, прижать к себе, но женщина растаяла в его объятиях; Леншерр повернулся к Анне: девушка рассыпалась, превращаясь в сияющих мотыльков, разлетавшихся в разные стороны. Мужчина поднялся на ноги, судорожно осматривался, а мир вокруг него менялся, превращаясь в одно белое ослепительное полотно. Последнее, что он успел заметить, так это Ванду, окруженную ярко-красным маревом; девушка резко взмахнула рукой и, обессиленная, упала, закрывая глаза, позволяя последней слезинке лениво скатиться по щеке. А потом исчезла и она… Яркий свет ударил по глазам, и Эрик, прикрывшись рукой, не сразу понял, что мир, та реальность, в которой он и его семья существовали, просто растворилась благодаря силам его дочери. Она уничтожила всё, оставив только его призрак блуждать по прошлому и исправлять свои ошибки.

Одна ошибка стоило ему множество жизней.

Резкий запах гари ударил в нос.

Затем – послышался гул неразборчивых голосов.

Эрик опустил руку и осмотрелся, в ужасе понимая, куда он вернулся – туда, с чего всё начиналось. Январь. Лютая зима. Начало его приговора. Он стоял один, в толпе разгневанных горожан. Мутант протискивался мимо них, но на деле – просачивался сквозь людей тенью, туманом; был призраком на этом маскараде лжецов и лицемеров. Пробирался дальше, пока не вышел на главную площадь, где перед ним ожил кошмар прошлого: старый дом, что горел ярким пламенем, кричащая о помощи дочь, он сам и Магда, пытающиеся подобраться к ней, спасти её, но их не пускала полиция. Их обвиняли, проклинали, ненавидели за то, что они мутанты. Тогда быть мутантом было опасно. Эрик наблюдал своё прошлое со стороны: неприятное, страшное… Он будто заново переживал все те события, что произошли с ним много лет назад. Но сейчас он понимал, что нужно сделать, чтобы не повторить ошибок настоящего. Он знал цену счастливой жизни его детей, и это решение сводило его с ума. Однако… допустить их смерти он тоже не мог.

Не снова.

- Там Аня, пустите меня! Там моя дочь! Пустите!

Женщина вырывалась из рук полицейских, но те удерживали её силой. Она тянулась к своей малютке, любимой Анне, но её не пускали в огонь. Её супруг бился в хватке защитников правопорядка, рвался на защиту своего ребенка… Эрик смотрел на себя молодого, озлобленного на людей, и сжал кулаки; тогда он считал, что делает все правильно.

Но он совершил ошибку.

- Аня! Моя Аня! – как и тогда, его сковали наручниками. – Там ребёнок! Вы не понимаете?! Там моя дочь!

От удара дубинкой по затылку в голове затрещало.

- Заткнись, мужик!

Всё повторялось; Эрик наблюдал, ему было холодно, но отнюдь не из-за мороза. Он просто смотрел на весь этот спектакль, на свое прошлое, кажущееся безвкусной, бездарной постановкой. Даже проломившаяся крыша и огонь, взметнувшийся высоко к небу, были похожи на уродливые декорации; настоящей была только его дочь, его малютка, запертая в горящем доме. Перед ней стоял выбор: сгинуть в огне или прыгнуть. Эрик помнил, как он поймал Анну в воздухе, как отдал её Магде… Это тяжело, но он просто не мог допустить будущего, которое будет, которое… было.

«Прости меня, Анна, пожалуйста, прости».

Он видел себя со стороны, готового спасти маленькую девочку от смерти, и Эрик сжал кулаки до побелевших костяшек; это тяжелый выбор, но если он этого не сделает, другой Леншерр-Эйзенхардт будет сожалеть до конца своей жизни. Мутант подошёл ближе к своей копии и, дождавшись, когда маленькая Анна прыгнет с балкона, толкнул его так, что тот упал на землю, лицом в снег. Полицейские, стоящие рядом, залились хохотом и быстро скрутили преступника. Наивные, они думали, что теперь мутант беспомощен. Эрик отступил, давая соло своему «Я» из прошлого: Макс Эйзенхардт резко отпихнул от себя чужаков и взмыл в воздух, вокруг его ладоней заплясали белые молнии, и металл стал покорным его воле: на людей, невинных и не слишком, градом летели болты, гайки, гвозди, балки… На белый снег лился алый кровавый дождь. Люди пытались убежать, но падали один за другим, а распластавшаяся на снегу женщина безутешно рыдала. Эрик подошел к ней и опустил руку ей на плечо, мягко сжимая, глядя на себя со стороны: Магда не чувствовала его прикосновения, а вот он цеплялся за неё всеми силами, смотря на свою молодость, на ошибки, на грехи. Макс Эйзенхардт вершил своё правосудие, убивая одного за другим; когда смертельная волна закончились, а последний крик стих, он опустился на землю, упал коленями в снег, чувствуя облегчение. Но только сейчас мастер магнетизма вспомнил о кое-чем важном, о том, кто ему дорог… И он сорвался с места, подбежал к горящему дому и, увидев обугленное маленькое тельце, упал рядом с ней. Не чувствуя абсолютно ничего.

А Эрик Леншерр еле сдерживался, чтобы не завыть прямо на месте.