Серая кошка в номере на четыре персоны

— Скажи, ты уверен, что ВОК действительно нужно книголюбам?

— Конечно. А почему ты спрашиваешь?

— Хочу услышать мнение профессионала.

— Себя ты к ним не относишь?

— Разумеется, нет. — Она посмотрела на него, удивленно вскинув брови. — Я ведь новичок в этом деле. Без году неделя, как пришла в общество. Ты разве не знаешь?

— Нет.

Она улыбнулась.

— Ничего-то ты обо мне не знаешь.

— Узнаю, — заверил он. — Все еще впереди.

— Допустим. Ну и все-таки, какая от нас сегодня польза для книголюбов?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, хотя бы книги. Их сегодня приобрести не легче, чем «Коперник».

— А что это такое?

— Польская жилая комната.

— Мебель, стало быть?

— Гарнитур.

— Понятно. Так вот: тем, кому книги нужны для мебели, ВОК, очевидно, помогать не станет.

— Ну, а другим?

— Тем, кому книга действительно необходима, — да. В этом и заключается одна из задач общества. Книготоргу безразлично, к кому попадет книга. Им нужен план.

— А вам?

— Нам важно, чтобы книгу читали, а не выставляли напоказ в полированных шкафах.

— Далась же тебе эта мебель! Разве в ней дело?

— Нет, конечно. Дело в отношении к книге.

— Тебе не кажется, что вы беретесь не за свое дело? Есть правила советской торговли.

— Торговля торговле рознь! — возразил он. — А книгами вообще торговать не следует.

— Вот как?

— Да. Их надо распространять. Причем строго дифференцированно.

— Художественную литературу — тоже?

— И художественную.

— А детскую?

— Уела! — расхохотался он. — Детскую нет. Детская книга нужна всем.

— В чем-то ты прав, — задумчиво сказала она. — Приобрести хорошую книгу действительно стало проблемой.

— Еще какой проблемой! И кое-кто не прочь на ней поднажиться. Знаешь, сколько стоит на руках комплект всемирки?

— До сих пор жалею, что вовремя не подписалась. Теперь к ней не подступишься. Но это все мелочь.

— А что не мелочь? — удивился он.

— По рукам ходят уникальные древние рукописи. Из библиотеки Отрара. Из хранилищ академии шаха Мамуна. Тут уже не тысячами рублей попахивает, даже не десятками тысяч.

— И находятся покупатели?

— К сожалению, находятся.

— Но ведь это преступление!

— Конечно. Такие рукописи должны быть государственной собственностью.

— Дела… — задумчиво проговорил он. — Никогда бы не подумал…

— Послушай, — ужаснулась она. — Ведь тебе лететь?

Он невозмутимо вытер пальцы обрывком кулька.

— Ты не опаздываешь?

— Уже нет.

— Что значит «уже»?

— А это значит, что самолет давным-давно улетел без меня.

— Ты сумасшедший?

— Многие так считают.

Он вздохнул и закурил сигарету.

— Можешь ты объяснить толком?

— Толком нет. — Он взял бутылку и отхлебнул прямо из горлышка. — Пей лимонад. Понимаешь, я еще сам толком во всем не разобрался.

— С тобой невозможно разговаривать. Летишь ты или нет?

— Сегодня нет.

— А завтра?

— Видно будет. Тебе не терпится меня спровадить?

— Ты просто дурак!

— Покорно благодарю.

— На здоровье.

Она демонстративно уткнулась в журнал. Он продолжал курить, рассеянно поглядывая по сторонам. Прошла лотошница с тележкой, покосилась презрительно.

— Гражданочка! — крикнул он ей вдогонку. — Пара пирожков пропадает. Свеженькие. Может, примете со скидкой?

Стеганка ухом не повела.

— Чего ты пристал к человеку?

— Такой уж уродился. Ко всем пристаю. — Спазма перехватила ему горло, и конец фразы он произнес тихо, хриплым, прерывающимся голосом. — Видишь… и к тебе пристал…

Таким она видела его впервые.

— Послушай… — Она отложила журнал в сторону и взяла его за руку. — Я вовсе не хотела тебя обидеть.

— А!.. — Он зажмурился и встряхнул головой. — Вздор! Не обращай внимания. Уже прошло. Едем в «Алтай»?

— А самолет? — напомнила она.

— Черт с ним, с самолетом. Едем!

А потом был вечер, последний их вечер в Москве. Опять падал снег, медленно кружились пушистые белые хлопья, и все вокруг было белым-бело, и не верилось, что уже завтра, оба они будут далеко отсюда, под синим безоблачным небом и по-летнему горячим солнцем, под едва начинающими желтеть деревьями по-летнему тенистых улиц, среди по-летнему одетых людей.

Его самолет улетал в четыре утра. Она сказала, что поедет с ним в Домодедово или хотя бы проводит до аэровокзала, но он отговорил ее и заказал такси на два часа ночи.

В номере на столе их ждала записка. Она прочла ее вслух:

«Приходили днем. Все понятно. Провожаем сестру с мужем в Болгарию. Увидимся завтра. Если нет — до свидания в Ташкенте. В шкафу — хлеб и апельсины, в холодильнике у дежурной — пиво и ветчина. Аъзамджон».

— Скажи на милость, — улыбнулась она. — Даже завидно. И за что они тебя так любят?

Он пожал плечами.

— Наверное, за то же, за что и ты.

— Я?!

— А разве нет?

— Н-не знаю…

Что-то в ее голосе заставило его насторожиться. Взгляды их встретились, и вдруг он с пронзительной ясностью отчаяния понял, что этот вечер — последний, и больше он ее никогда не увидит. Он и сам не знал, откуда пришла эта уверенность, пришла и все тут.