Серая кошка в номере на четыре персоны

— Твой троллейбус, — хрипло произнес он и закашлялся. Она оглянулась и удивленно вскинула плечи.

— Правда, мой! Как ты угадал?

— Спокойной ночи! — невпопад бросил он и зашагал прочь, пошатываясь и не разбирая дороги. Она что-то крикнула ему вслед, он не расслышал и даже не оглянулся; она была уже далеко-далеко, в другом измерении, и все, что было связано с нею, отступило куда-то в сумеречные тупики сознания.

Наутро он тщетно пытался вспомнить, как и когда добрался до гостиницы, зато хорошо помнил, что ночью несколько раз звонил телефон и в его ритмичной настойчивости было что-то жалобное и обреченное. Он не стал поднимать трубку, лежал, безучастно глядя в озаренный отсветами уличных огней потолок, курил сигарету за сигаретой, а рядом, у изголовья, опять и опять размеренно звонил телефон, словно там, на другом конце провода, потерявший рассудок радист выстукивал одну и ту же нескончаемую монотонную фразу. И только под утро пришло долгожданное забытье.

МОСКВА. НОЯБРЬ 1975 ГОДА

Тогда, в «Алтае», он ни словом не обмолвился о звонке из Ашхабада. И лишь после ужина, когда она по домашнему привычно стала разбирать постель, спросил от окна, где курил, стоя возле открытой форточки:

— Ты давно замужем?

«Какой же я негодяй!» — подумал он с ужасом и омерзением. Она вздрогнула и, не оборачиваясь, распрямила спину. Молчание становилось невыносимее с каждой минутой. Он понял, что вот-вот закричит, и изо всех сил стиснул зубы.

— Давно.

Голос ее был тускл и бесцветен.

Он чувствовал себя последним негодяем, но пути к отступлению уже не было.

— Звонил. Интересуется, как ты тут.

— Кто говорил с ним? Ты?

Он покачал головой, хотя она продолжала стоять к нему спиной и не могла этого видеть.

— Нет. Дежурная.

Она медленно подошла к окну. Взяла из пачки сигарету. Закурила, морщась от дыма.

— К чему этот разговор?

— Не знаю. — Он, не отрываясь, смотрел на ее лицо, осунувшееся, бесконечно усталое лицо много повидавшей женщины. И было на этом лице выражение тоскливой безысходности, какое бывает у маленьких, незаслуженно и жестоко обиженных детей, — Сам не пойму, что на меня нашло.

Он попытался взять ее за руку, но она отстранилась, шагнула к шифоньеру и достала пальто.

— Не уходи.

— Зачем?

— Сядь.

Он отобрал у нее пальто, повесил на плечики и спрятал в шкаф.

— Сядь, прошу тебя.

Она опустилась на стул, безвольно уронив руки на колени, он пододвинул другой и сел рядом.

— Глупо все получилось. Может быть, никогда больше не увидимся, а я… Прости… Я не могу так, пойми меня правильно. Для меня нет середины. Все или ничего.

Она подняла на него глаза, словно хотела что-то сказать, но он остановил ее, мягко опустив ладонь на кисти ее рук.

— Не надо. Я знаю, что ты хочешь сказать. Это ни к чему. Не обижайся, пожалуйста. Так будет лучше.

— Кому?

— Нам обоим.

Она медленно покачала головой.

— Мне лучше не будет.

Жалость колючим клубком подкатилась к самому нёбу. Он наклонился и уткнул лицо в ее холодные, неподвижные руки. Руки дрогнули и медленно повернулись к нему ладонями. Следуя их воле, он выпрямился и взглянул на нее в упор. Лица он не видел — одни только глаза, голубые и бездонные, как небо. В глазах стыли слезы.

АШХАБАД. МАЙ 1976 ГОДА

Очнулся он сразу, словно от чьего-то оклика, с безотчетным ощущением непоправимой утраты. Несколько секунд лежал неподвижно, не открывая глаз и собираясь с мыслями, а затем решительно сбросил с себя простыню и поднялся с кровати.

Золотисто-зеленое утро встретило его в лоджии щебетом птиц, бормочущим плеском фонтана, фиолетово-синим величием Копетдага.

Задребезжал телефон. Расхлябанный аппарат все еще не терял надежды вернуть его к прошлому. Он передернул плечами, прошел в ванную и, встав на красный резиновый коврик, пустил холодную воду. Минут через пятнадцать, продрогший, но бодрый и освеженный, он вернулся в комнату, докрасна растерся полотенцем и надел спортивный костюм.

Опять зазвонил телефон. Поколебавшись, он поднял трубку и молча поднес к уху.

— Алло? — Для мужского голос был тонковат, и тем не менее явно принадлежал мужчине. «Ошибка, — подумал он, — набрали не тот номер». И уже хотел было опустить трубку, но какая-то смутная догадка удержала его и заставила ответить.

— Слушаю.

— Не спится? — Теперь в голосе явно сквозили злорадные нотки.

— Допустим. — Мысль лихорадочно ворошила архивы воспоминаний. — Вам-то какое дело?

— Никакого, — миролюбиво согласился голос. — Просто решил звякнуть. Как-никак знакомство обязывает.

— Вам не кажется, что вы ошиблись?

— Ничуть. Ведь вы — дервиш?

Он вздрогнул и выпрямился. Дервиш… Вот оно что… Дервиш… Меньше всего на свете он ожидал еще раз услышать этот голос. И уж совсем не ожидал услышать его здесь.

МОСКВА. НОЯБРЬ 1975 ГОДА

Рейс на Ташкент задерживался по метеоусловиям, и пассажиров пригласили пройти в зал ожидания. После душной и тряской тесноты автобуса хотелось подышать свежим воздухом, и он стал медленно прохаживаться вдоль стеклянной стены аэровокзала.