Серая мать

Гневные возражения так и остались невысказанными. Нить, все это время тянувшая Олесю вперед, ослабла. Направление потерялось. Олеся неприязненно глянула на Семена, но тот, присосавшийся к бутылке с водой, этого не заметил.

Все сорвалось из-за него. Она чувствовала, она знала, куда идти, пока он не отвлек ее!

(Жди).

Вздохнув, Олеся подошла ближе и плюхнулась на землю рядом с ними – проводником и обузой. Путеводная нить окончательно пропала.

4

У нее не получалось охватить их всех разом, как раньше, но она снова могла говорить с ними. Наблюдать, ощущать их, пусть и по очереди.

Глубоко в лабиринте Колыбели Серая Мать свернулась в полукруглой нише с мягкими стенами из плоти. Чем глубже, тем мягче. Здесь, под каменным панцирем, находилось самое сердце Колыбели.

Перепонка из складчатой плоти слева слегка шевелилась. Серая Мать коснулась ее рукой, и движение прекратилось. Округлившиеся ноздри втянули нечто невидимое глазу, сочащееся с той стороны.

Она насытилась, и теперь можно возвращаться наверх. Встречать новую пищу. И новую прислугу. От прежнего слуги мало что осталось: человеческий разум часто распадается быстрее, чем носящее его тело. Проще взять новый, чем собирать воедино ошметки старого.

Когда Серая Мать покинула свое ложе, слабое движение за живой стеной возобновилось. Наполовину парализованная, Алла Егоровна все еще пыталась сползти с грязной койки в несуществующей палате интерната.

5

В ушах звенело. Этот звон появился вскоре после разрыва путеводной нити и никак не исчезал. На его фоне остальные звуки – вздохи, покашливания, глотки из бутылки, шуршание песка и цокот мелких камней друг о друга – казались Олесе почти искусственными.

«Что это за нить?»

Звон нарастал. А еще снова темнело в глазах, и это было хуже всего. Слишком похоже на начало припадка.

«Только не сейчас».

«Не здесь».

Мышцы спины и ног превращались в кисель. Хотелось уступить возрастающей слабости и улечься прямо на землю. Хотелось вскочить и скорее идти дальше, сбросив с себя эту вязкую вялость. И невозможно было сделать ни то ни другое. Разнонаправленные желания терзали Олесю с равной силой.

Заметно ли, что с ней не все в порядке?

Олеся искоса глянула на остальных. Семен дремал, растянувшись на песке. Толенька сидел к ней вполоборота, прижимая к себе рюкзак с бутылками, и глядел в никуда, в пустошь. Никому не было до нее дела.

«Я справлюсь».

Стараясь дышать поглубже, Олеся оперлась на руки, чтобы подняться, и… не смогла. Ноги не двигались. Олеся ощупала их, потом ущипнула и не почувствовала ничего.

«Не может быть».

Спина покрылась холодной испариной. Олеся попыталась пошевелить ногами еще раз – бесполезно. Она снова по очереди ущипнула икры, потом ударила одну, другую. Ничего. Никаких ощущений. Ее ноги превратились в две неподъемные колоды.

«Не может…»

Пульс участился, холодные капли выступили на висках и под носом. Под курткой засаленная футболка приклеилась к спине. Оттолкнувшись руками, Олеся с трудом передвинулась назад, и пятки кроссовок, надетых на бесчувственные ноги, прочертили в сером песке две бороздки.

«Не эпилепсия».

«Паралич».

Страшное слово, которое Олеся гнала прочь, все-таки просочилось в мысли. Здесь оно означало смерть.

Звон усилился. Траурный ободок черноты по краям поля зрения продолжал расширяться.

«Эпилепсия».

«И… паралич».

«Смерть».

Перед глазами вдруг встал черно-белый образ: худощавая женщина с темными волосами, зачесанными в пучок. Строгое платье с белым воротничком, но линия губ на лице над ним – мягкая, с намечающимися морщинками от частой улыбки. Старое фото. Бабушка, жена дедушки. Она погибла в пожаре, когда Олеся была совсем маленькой.

«Паралич».

Не смогла выбраться, потому что была парализована ниже пояса.

«Смерть».

Олеся не знала, чем именно болела бабушка. Это могло быть что-то наследственное. Что-то с мозгом. Как и у нее.

Наступающая чернота сжала поле зрения до размеров светлой точки, когда рядом с Олесей взметнулся вверх столб песка. Оцарапавшие щеку острые камешки привели в чувство, заставили отпрянуть в сторону. Ноги ожили, в глазах прояснилось, и Олеся, стоя на четвереньках, озиралась по сторонам, будто видела впервые и пустошь с пляшущими песками, и своих спутников. Ощущение резкого пробуждения от сна наяву было слишком знакомым.

Семен по-прежнему спал, не реагируя ни на что вокруг. Толенька обернулся и посмотрел на Олесю. Встретившись с ним взглядом, она спросила:

– Ты уверен, что она не знает о нас?

– Не знает, ничего не знает, – Толенька помотал головой. Его мосластые пальцы исполняли беспорядочный танец по поверхности рюкзака. – Толенька чувствует, что она спит. Она долго спит. Успеем. Пойдем и успеем.

– А это? – Олеся кивнула в сторону песчаного столба, медленно и текуче собирающегося во что-то вроде детской коляски. – Ты сказал, это делает она.