Серая мать

Но она ему не позволит. Однажды Лиля уже совершила подобную ошибку, но больше этого не повторится. На этот раз она избавится от проклятого довеска, и не имеет значения, что скажет или сделает муж. Да он ничего и не сделает! Лиля заявит на него, как только окажется в больнице. И будет неважно, где и кем он работает. Она выложит фото своего изуродованного лица и тела во все соцсети, напишет в службы новостей, на телевидение! Может, даже подаст в суд. А потом уедет так далеко, как только сможет… Избавится от этой дряни внутри, и сразу уедет…

Поддерживаемая фантазиями, лихорадочно вспыхивающими в угасающем сознании, Лиля продолжала движение. Подламывающиеся конечности упорно волочили неповоротливое тело через пустые дворы. Копии зданий под пасмурным небом не отбрасывали теней. Немногие ориентиры сливались с окружающей серостью, но Лиля все еще помнила, где находится ее дом.

В квартире остался телефон, и она сможет вызвать «скорую». И даже позвонить матери. Пусть та примчится к ней в больницу и посмотрит, во что превратил ее дочь обожаемый зятек!

Лиля не боялась наткнуться дома на мужа. Он находился где-то еще, далеко отсюда, и чем ближе она была к дому, тем явственнее ощущала, как отдаляется от него.

Еще немного.

Рук и ног она больше не чувствовала, но подернутые мутью глаза видели, как ползет под ней земля, а значит, она продолжала двигаться. Продолжала давать выжатому телу мысленные команды: рука-нога, еще раз, рука-нога, еще…

Еще чуть-чуть, и…

Огромный живот свело невыносимой резью, и Лиля повалилась на бок, завывая от боли. Казалось, будто сразу несколько бензопил вгрызаются в воспаленное нутро, раздирая плоть на части.

Только это были не бензопилы. Это был новый Даня. Лиля знала это. А еще она знала – возможно, знала с самого начала, – что не доберется до больницы. Если ей не помогут прямо сейчас, она просто умрет здесь, на радость смеющемуся монстру внутри.

д а д а д а д а д а д а д а д а д а д а д а д а

Продолжая завывать, Лиля вонзила обломанные ногти в живот. По лицу катились слезы, впитываясь почти без остатка в корку грязи на коже.

Нет, она не позволит ему веселиться. И не позволит себе подохнуть здесь, словно она какая-нибудь больная свиноматка. Раз Лиля не может добраться до врачей, то сделает все сама! Сделает то, что надо было сделать еще с первым Даней!

н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т

До крови прокусив нижнюю губу, Лиля боком подползла к куче камней на обочине. Бесчувственные пальцы разгребали ее в поисках чего-нибудь подходящего, но пористый серый камень не имел острых граней и крошился в руке.

Лиля взвыла от очередной нестерпимой схватки и ухватилась за низкую металлическую оградку, тянувшуюся вдоль разрушенного поребрика. С ржавым хрустом секция оградки провалилась внутрь, не выдержав Лилиного веса. Резь в животе усиливалась, заставляя Лилю орать во весь голос.

н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т н е т

Когда Лиля сумела снова открыть глаза (спустя часы, дни, а может, и недели этой непрекращающейся пытки), ее окровавленный кулак сжимал металлический обломок. Корчась в муках, она с такой силой вцепилась в упавшую часть ограды, что сумела оторвать какую-то заржавленную завитушку. Некоторое время Лиля тупо таращилась на нее, а потом корка запекшейся крови на прокушенной губе треснула от улыбки.

Может, она все-таки умрет. Может, уже очень скоро. Но эта мерзкая тварь внутри сдохнет вместе с ней.

Ударить саму себя она не могла. Сил не хватало даже на то, чтобы как следует размахнуться. Тогда Лиля приставила обломок ограды к земле, острым концом вверх. Оставалось только приподняться, упереться животом, а потом расслабиться и навалиться всем весом.

Крик нового Дани взорвался в мозгу пульсирующим ультразвуком:

м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а

3

Боль исчезла тоже.

Нет ничего.

А потом снова есть.

Олеся – то, что ею когда-то было – замечает просвет впереди. Он едва толще волоса, но и она сама теперь очень тонкая. Невесомая. И она ужом проскальзывает внутрь.

Там… иначе.

Прохлада. Бесконечность. Немые намерения вместо настоящих мыслей. И воспоминания. Много, очень много воспоминаний. Их вихрящиеся потоки захлестывают Олесю и уносят с собой, все глубже и глубже. Она теряет путь, которым пришла сюда.

Она тонет.

Мимо проплывает что-то, отличающееся от всего остального. Что-то знакомое. Прямоугольник. У Олеси больше нет рук, но она помнит прохладный металл ручки в ладони.

Это дверь. Ее дверь.

Олеся тянется к ней, но поток смывает дверь в сторону, и на ее месте оказывается пульсирующая вертикальная рана – прямо в стене.

Олесю относит в сторону новым потоком, состоящим из… Слов?

«ничтожество»

«кор-рова»

«забить ему в глотку»