Серая мать

Грязные пальцы заскребли по подкладке куртки, отыскивая последний целый карман. Подцепив его край, Толенька запихал внутрь неопрятный ком, который когда-то был игрушечной розовой собакой. На дне кармана лежала еще одна вещь. Красивая. Олесина. Часы. Только Олесе они больше не нужны. Толенька понял это, потому что нашел их в пыли за шкафом, когда слонялся по Олесиному жилищу, пока они с Семеном собирались в путь.

– Вещи к вещам, вещи к вещам…

С этими словами Толенька зашагал обратно, безошибочно угадывая направление в мертвой пустоши, укутанной по краям сухим туманом. Его вело чутье обитателя серого мира.

Чутье, как и все остальное, дала ему Серая Мать. Она сделала Толеньку настоящей частью этого мира. И теперь нужно жить по его правилам, чтобы избежать наказания. Чтобы избежать участи пришлецов.

– Я и живу, я и живу, я и живу… – бормотал Толенька, глядя себе под ноги и вновь сжимая голову руками.

Он сделал то, что должен, сделал! Но почему тогда он чувствовал себя так, будто опасная бритва, вынырнувшая из темных времен, вот-вот полоснет наотмашь и выпотрошит его? Почему ему было так плохо и страшно? Почему никак не возвращалась Олеся?

И почему, почему, почему Серая Мать больше не отвечает на его зов?!

Из последних сил взобравшись по лестнице, Толенька прислушался. Сейчас ему не хотелось встречать других соседей. Он слишком устал, слишком. А еще ему по-прежнему было страшно.

Толенька убедился, что в тамбуре тихо, и скользнул внутрь. Взялся за ручку своей двери. Привычный изгиб улегся в ладони так же удобно, как та вещь из пустоши. А потом что-то снова вспыхнуло, так ярко и остро, что почти ослепило его, и Толенька, резко развернувшись, прижался спиной к двери.

Тамбур, схлопнувшийся до размеров его скачущего сердца, был пуст, но Толенька все равно видел их – видел внутри своей головы.

Соседи.

Те, напротив.

Не такие старые, как сейчас. Даже красивые.

– С переездом вас! – теплая и сухая ладонь Виктора Ивановича сжимает протянутую руку Толеньки. Анатолия Сергеевича.

– А кто это у нас такой хорошенький? – сюсюкает Алла Егоровна, склоняясь к…

Острое никогда еще не было так близко.

Задыхаясь в панике, Толенька перевернулся, все еще прижимаясь к двери, будто надеясь просочиться сквозь нее, а затем все-таки повернул ручку. Заперся в квартире, отсекая себя от тесного, полного режущих воспоминаний тамбура.

Без сил он сполз на пол в прихожей, но пролежал недолго. Оставался еще один ритуал, и тогда он окончательно завершит то, что должен.

– Этого нет, этого ничего нет, – шептал Толенька, пока ползком преодолевал коридор.

Абсолютно серые руки, напоминающие сушеные конечности мумии, пластались по полу и толкали его вперед. Полы расстегнутой куртки волочились по бокам, собирая годами копившуюся пыль.

– Этого нет, ничего нет, это все неправда… Толенька все доделает, Толенька доделает…

Перетащив себя через порог закопченной комнаты, он запустил руку в карман, сгреб его содержимое и припечатал к перемазанному сажей плинтусу возле выхода. Теперь все. Настоящие вещи перешли к нему, как всегда и бывало.

Зажмурившись, Толенька перевалился на бок и обхватил руками свою голову, сминая складками кожу, тонкую и сухую, как серая бумага.

– Теперь я спасусь? Теперь Олеся вернется?

Серая Мать не отзывалась.

Не в силах выносить расцветающую радужными вспышками темноту под веками, Толенька открыл глаза. Напротив его лица прямо над плинтусом из-под косяка торчал крошечный клочок обоев с поблекшим розовым медвежонком.

Эти обои они с Машей поклеили в детской перед переездом. Розовые, как любимая игрушка Светика. Дочке они очень понравились. Теперь он вспомнил это.

Из Толенькиного рта, страшно распяленного и перекошенного, вырвался вой.

Память, отнятая когда-то Серой Матерью, вновь принадлежала ему, впивалась в него свежезаточенными лезвиями, все еще покрытыми мельчайшей металлической пылью, и пыль эта оседала в глубине ран, колкая и обжигающая.

Когда Толенька понял, что Олеся не вернется, он завыл снова.

Темные времена наступили.

Темные времена

1

Ее разум отравлен психической болезнью. Этого не исправить.

Он тоже был болен, но сумел выздороветь.

Кто-то справляется, кто-то нет.

Он справился. Он выглядел слабым, но оказалось, что это не так.

Теперь ты другой человек.

Крошащаяся серая почва под ногами больше не мешала идти. Нога не болела, и Семен шагал широко. Подушечки пальцев, касающиеся щеки, ощущали ровную поверхность серой кожи вместо саднящих кровавых царапин.

Теперь у тебя новая жизнь.

Да, новая жизнь. По-настоящему новая, не имеющая ничего общего с прежними попытками «начать заново». Все они были, по сути, повторением одного и того же в разных декорациях. Но сейчас все обстоит иначе.

И за что он цеплялся все это время? За симпатию к сумасшедшей? Серая Мать права: тот, кто болен, ничего не может дать здоровому. И ни один здоровый не способен помочь неизлечимо больному.