Серая мать

Неровный узор кирпичной кладки, пустые прямоугольники окон и дверей – все это было лишь мишурой, знакомыми линиями, нанесенными поверх чего-то иного. Колющая пальцы зернистая порода напоминала окаменевший песок, а пористые, как пемза, участки на месте сколов не имели ничего общего с настоящим кирпичом и раствором.

Поднявшись на крышу, Олеся все еще слышала, как пыхтит внизу Семен, снова оказавшийся последним. Влияние этого места? Или обыкновенная слабость? Он был на голову выше нее, он казался таким сильным, а теперь… Неужели она действительно могла хотеть… с ним?

(Ничтожество).

– Иди сюда! – зашипел Толенька, взмахами руки подзывая ее к квадратному возвышению, возле которого опустился на корточки.

Выкинув из головы неприятные, стыдные воспоминания, Олеся подошла к нему.

В неровной полости внутри кирпичного на вид квадрата (в другом мире он мог быть выходом с чердака) на подстилке из высохшей травы и мелких веток покоилось большое черное яйцо, покрытое чем-то вроде морщинистой кожи.

(Другая еда).

Толенька, утром пятого дня сам появившийся на пороге ее квартиры, так и сказал:

– Нужна другая еда. Иначе не проживете.

Он был прав, Олеся сразу поняла это. И то, что она сделала накануне… Это тоже было правильно. Зря она сомневалась. В последние дни Олесе удалось понять очень многое: как лучше двигаться; как дышать и ступать по земле, не издавая звуков; в каких местах могут быть грибы; в какое время следует подходить к колонке, чтобы добыть воду. А Толенька знал о жизни здесь гораздо больше.

Поэтому она пресекла все ненужные расспросы Семена. Когда-то она стеснялась перебить даже свихнувшуюся Аллу Егоровну, несущую чепуху во время совместного чаепития, но то, что происходило теперь, было слишком важно. Жизненно важно.

В последнее время Семен говорил, что она изменилась, но это не так. Она осталась прежней.

(Нет. Стала лучше. Сильнее).

Изменились лишь внешние обстоятельства, а значит, и действовать нужно в соответствии с ними. Жестче. Именно затем, чтобы суметь сохранить себя.

(Правильно, думай о себе).

И это временно. Пока они не найдут решение. А когда найдут, Семен, сдувшийся так быстро, еще будет ей благодарен!

Режущее слух скрежетание обрушилось сверху, наполняя двор вибрирующим эхом. Только что Олеся, сгорбившись, сидела на корточках рядом с Толенькой, а в следующую секунду оба, повинуясь какому-то спинномозговому чутью, порскнули в разные стороны, вжавшись в землю по бокам от укрытия, где было спрятано гнездо. Черные крылья просвистели мимо.

Семен, только-только переваливший через край крыши, наконец разжал пальцы и выпустил фомку, сильно осложнявшую подъем. Он действительно устал. И когда грохот пульса в висках перекрыл острый скрежет, он не сразу сообразил поднять голову. А когда глянул вперед и вверх, навстречу уже несся раскинувший крылья силуэт огромной птицы.

Едва не свалившись с крыши, Семен неловко вильнул в сторону, споткнулся, и пара черных рептильных лап с такими же черными когтями пронеслась в считанных сантиметрах над ним.

(Давай).

Момент был подходящий, и Олеся с силой оттолкнулась ногами от присыпанной пепельным песком поверхности. Каждый стремительный шаг приближал ее к барахтающемуся на краю крыши Семену и черной горбатой твари, которую он пытался отогнать, размахивая над собой фомкой. Рука, пронизанная, как и все тело, кипящим внутренним электричеством, выдернула из кармана нож.

(Сейчас).

Беззвучно оскалившись, Олеся прыгнула вперед. Пальцы левой руки вцепились в край кожаного крыла. Птица-динозавр с неожиданной силой дернулась вбок, волоча девушку за собой. Рука дрогнула, когда край рукава резанули растопыренные когти. В ладонь воткнулась острая перемычка крыла.

(ДЕРЖИ).

Мышцы окаменели от напряжения. И что дальше?

(Ты знаешь, что дальше. Разве у тебя есть выбор?)

Обостренный взгляд сузился, различая детали вплоть до матового узора черных чешуек, а по краям все застилало багровым. Она думала, что сможет отпугнуть эту птицу, ранить ее, но… Выбора не было.

Олеся изо всех сил уперлась пятками, стараясь подтянуть бьющую крыльями тварь поближе к себе.

(Это всего лишь птица).

На правом кулаке, стискивающем нож, проступили желтоватые тяжи сухожилий.

(Тебе нужна пища, чтобы выжить).

На этот раз нож вонзался в плоть труднее, чем тогда в песчаной яме, но Олеся не переставала заносить его и бить, заносить и бить: рывок-удар, вдох-выдох. Она сильнее. Она должна выжить. А это всего лишь птица, всего лишь птица, всего лишь птица…

Беспомощно хлопая крыльями, тварь повалилась на крышу, и, прежде чем ее металлические вопли стихли, Олеся еще несколько раз ударила ножом.