Серая невеста Лиллехейма

– Какого чёрта, Сигни? – только и смог вымолвить Эджил, заводя жену внутрь.

– Тесто было чересчур холодным, – отозвалась та. И ее виноватая улыбка опять кольнула сердца семьи. Так обычно смотрит человек, осознающий, что у него проблемы, которые не решить самостоятельно.

Астри передала бумажный пакет с изображением нарисованной лошади с пышными желтыми волосами:

– Здесь почти целый «Кранскейк». Остальное смели подчистую. Похоже, стресс заедают. Ну, пропажа Сары Мартинсен и всё такое. Поговаривают, Утесы Квасира закупорило. Лиллехейм влип, да? – Она нервно хихикнула и смолкла. – Сигни, когда касается теста, начинает рыдать и царапать себе руки. И так целый день. С ней что-то случилось, да? Она жаловалась на кошмары.

Эджил беспомощно развел руками:

– Будь я проклят, если знаю, Астри. Спасибо.

– Да, да. Всего доброго. И напоите ее хотя бы чаем. За целый день она так ни разу и не перекусила.

– Конечно.

Астри неловко качнулась и направилась к припаркованному у дома микролитражному «пежо» цвета баклажана. Машинка заурчала, и девушка уехала. Парадная дверь коттеджа Петтерсонов осталась приоткрытой на два пальца. Прохлада втекала в дом юркой змейкой. Никто и не подозревал, что рассеянность девушки вскоре станет счастливой случайностью, которая спасет жизни.

Арне был без ума от пирога из миндальной муки, но сейчас его занимало изможденное лицо матери и ее пострадавшие руки.

– Мам, ты как? Зачем ты это сделала?

– А давайте на выходные куда-нибудь съездим? – неожиданно предложила Сигни. Она прошла по коридору и замерла, будто о чём-то размышляя. – Можем устроить тур по Осло. Снимем номер и выспимся. Господи, как же я хочу выспаться.

Ее осмысленная речь немного успокоила домочадцев, и они с облегчением переглянулись.

– Так и сделаем. Возьмем по две порции сырного мороженого, оттянемся. Но, боже, что у тебя с руками, Сигни?

– Аллергия на бытовую химию. Давайте ужинать.

Увлажнившиеся глаза Сигни сверкали, и Эджил прекратил допытываться до правды и взглядом показал Арне, чтобы тот тоже захлопнул рот. Чуть позже он обязательно разговорит жену и постарается ей помочь, как делал всегда. Решил даже повременить с рассказом о простое «Кунны» и о выходке Арне: когда тот сбежал, хотя должен был торчать дома.

Но «позже» грозило вовсе не наступить.

Они поужинали остатками вчерашней баранины в тушеной капусте, потом насладились миндальным вкусом «Кранскейка». Не ела только Сигни. Она отвечала на все вопросы и изредка позволяла себе блуждающую улыбку. Они досидели до полуночи, поддерживая фальшивую беседу. На каждое предложение пойти спать Сигни вздрагивала.

А потом она впала в ступор.

Ее ярко-голубые глаза уставились в пустоту и, казалось, навсегда замерли в бездне, куда по вечерам заглядывают лишь смертельно больные.

И теперь Эджил и Арне сидели в гостиной-столовой и беспомощно таращились на единственную женщину их семьи, которая так и не встала из-за стола.

– Может, вызвать врачей, пап?

– Телефоны не работают, – отозвался Эджил. – Придется самим отвезти ее в больницу. Собирайся.

Он захватил куртку, потому что на улице похолодало до пятнадцати градусов, и замер.

Тор, всё это время сидевший под стулом Сигни, со страхом и злобой выглядывал из своего укрытия.

– Ты чего, малыш? – Эджил пришел в замешательство. Он любил Тора и считал его полноценным членом семьи, и пес всегда отвечал ему взаимностью.

Элкхунд зарычал и хрипло гавкнул, будто перед ним находился злейший враг, тогда как друзьями были и оставались безразличная ко всему Сигни и юный хозяин.

– Плохой пес! – крикнул Арне, и тот с непониманием заскулил. Мальчик был изумлен не меньше отца. – Пап, а если у него бешенство, что тогда? Он умрет? Я слышал, что животные умирают от такого. Пап?

– Господи, это еще что?..

В голосе Эджила звенела самая редкая из его эмоций – страх. Арне встрепенулся. Он не припоминал такого, чтобы отец, грозный весельчак с «Кунны», хоть раз в жизни был испуган. Мальчик вытянул голову, выискивая за окном то, что могло заставить дрожать голос самого крепкого рыбака Лиллехейма.

Фонари Трольфарет лихорадочно мигали, то погружая улицу во тьму, то являя слабость света. Но этого хватало, чтобы обличить ужасающее создание, напоминавшее неестественно огромную волчицу.

Она каменным изваянием замерла посреди проезжей части. В серой гриве витали слабые искорки, будто растолченная лунная вуаль. Нечеловеческие глаза, столь же непохожие на звериные, тлели, как тлела бы кровь, заключенная в рубине.

Предчувствие неминуемой беды захлестнуло Арне. По телу прокатилась волна холода. Мальчик почему-то был уверен, что тварь интересуется лишь его отцом, хоть она и таращилась в никуда. Ее потасканные груди лишь подчеркивали нереальность происходящего.

Эджил вскрикнул, хватаясь за голову: в виски будто вгоняли иглы. В груди поднимался жар, растекавшийся по телу. Кисти опухали. Крик перешел в надсадный кашель. Тор с рычанием рванул из-под стула и вцепился в ногу Эджила.

– Тор! – заорал Арне, позабыв про волчицу. Он схватил элкхунда за ошейник и оторвал от порванной штанины отца. – Прекрати сходить с ума! Пожалуйста!