Серая невеста Лиллехейма

Ничего не соображая, Ингвилль открыла дверь, и ночной ветер обдул ее потное лицо. Она поставила ногу и за мгновение до вспышки боли услышала звук, напоминавший моторчик, набиравший мощь по мере приближения. Щиколотку выставленной ноги стиснуло до хруста, и в кроссовку потекло горячее. За ногу дергал рыжий волк-переросток, вытаскивая девушку наружу.

– Я домой, я просто домой! – завизжала Ингвилль. Ей вдруг показалось, что если она выйдет наружу и спокойно полезет в темноте по камням, то ее оставят в покое. – Я просто домо-о-ой! – повторила она истеричным голосом полоумной.

Она высунулась наружу, и волчица, взобравшаяся на крышу электромобиля, ухватила ее зубами за волосы. Вдвоем оборотни вытащили визжавшую девицу на асфальт. Она упрашивала их и удивлялась, почему они ее не понимают. Она же просто хочет домой.

Ингвилль продолжали тянуть в разные стороны, пока она не истекла кровью. Только тогда хищники приступили к обильному пиршеству, наслаждаясь жирной плотью, никогда не знавшей свежих овощей и фруктов.

Когда с насыщением было покончено, рыжий волк напрыгнул сзади на волчицу.

Этот голод он хотел утолить очень давно.

64. Прощание

Несмотря на относительно теплые августовские ночи на побережье, холод начинал пробирать до костей. Не последней причиной тому было многочасовое сидение на одном месте. Ингри Орхус погладила Лукаса по голове. Дункер, занявший вторую половину удобной скамейки, поднял глаза. Пёс словно спрашивал, не пора ли прекратить скорбеть и подумать о себе – хотя бы этой ночью?

– Пора, малыш, пора, – с улыбкой сказала Ингри.

После того, как Яльмар вытащил полицейский «вольво» и перенес тело Кристофера в ее «фиат», прошло около семнадцати часов. Ингри отправилась к северо-западу от Лиллехейма. Здесь, в двух километрах от города, на утесе с видом на море, находилась заброшенная смотровая площадка с одинокой скамьей и неисправным облезшим биноскопом. Небо уже давно вызвездило. Бродившие в темноте волны напоминали древних чудовищ.

Тело Кристофера лежало на самом краю. Он вместе с Ингри и Лукасом в последний раз любовался закатом. Пока они наблюдали переход от белой синевы к чистой, а потом чуть желтой и, наконец, полностью черной, Ингри честно разделила с Лукасом бутерброды с копченой форелью и чай из термоса. Пёс не капризничал и съел абсолютно всё, что ему дали. Он тоже скорбел вместе с хозяйкой, хоть для него и было страшнее потерять именно ее.

Ингри вспоминала былые деньки. Яма под названием «скорбь» была слишком глубока, чтобы просто оборвать связь с плотью, которую она породила.

Она вспоминала многое.

Малыша Кристофера, пытающегося собрать голубые глазки в кучу, чтобы наконец посмотреть на женщину, дававшую пищу из собственного тела. Его твердую и наивную уверенность в том, что жизнь непременно должна быть справедливой – или хотя бы казаться таковой. Их переезд в Лиллехейм и последовавшую за этим гибель Э́рлинга, отца Кристофера. Дороги забирают слишком много, даже если ты чтишь скорость и жизнь. Поступление Кристофера в полицейский колледж в Осло. И его желание нести службу именно здесь – в прокля́том Лиллехейме, взявшем его преданность и жизнь.

Ингри поднялась и осознала, что не может сделать и шагу. Ноги полностью потеряли всякую чувствительность.

– Сейчас, Лукас, мы со всем разберемся. Потом вернемся домой, и я покормлю тебя чем-нибудь горячим. Горячее нам бы не помешало, да.

Наконец по ступням и икрам побежали электрические иголочки, и Ингри направилась к телу Кристофера. Ей стоило большого труда достать его из салона «фиата» и подтащить к самому краю. Но она сделала это и наслаждалась своими стонами, болью в пояснице и солеными каплями на лице. В какой-то момент ей показалось, что она опять совершает акт рождения – только запретный, холодный, призванный отправить ребенка в небытие, из которого он пришел.

– Ты прости, что я не сказала им, куда мы отправимся. Потом они обязательно всё узнают, – прошептала Ингри, имея в виду Берит и Сульвай. – Не нужно им видеть тебя таким. – Она немного помолчала, собираясь с мыслями.

Лиллехейм не имел своего кладбища, поэтому всех мертвецов отвозили в Мушёэн, где их обмывали, стригли, бальзамировали при необходимости и погружали в мягкую, сырую тьму. Ингри не могла позволить, чтобы ее сын гнил под камнями или был прикопан у нее на заднем дворе, будто собака. Она потянулась к Кристоферу, по-прежнему завернутому в черную парниковую пленку, чтобы столкнуть вниз, в сладкое и мягчайшее море. Потянулась и отдернула руки, потому что сзади раздался до боли знакомый голос, шепнувший всего одно слово.

– Началось.

– Кристофер?! – Несмотря на боль в суставах, Ингри подскочила как ужаленная, оглядывая смотровую площадку.

На долю секунды она его увидела или поверила в то, что видит. Кристофер смотрел в сторону Лиллехейма, показывая рукой на городские огни. А потом зыбкий силуэт растворился. Лукас, дремавший на скамейке, поднял голову и огляделся, пытаясь понять, что так встревожило хозяйку.