Сердечные струны

Перепуганная резким выстрелом, Теодосия подняла голову и увидела что-то длинное и тонкое, вылетевшее из дубового леса: так и не определив, что это такое, лишь поняла, что Иоанну Крестителю грозит опасность, но не успела закричать снова, как летящий предмет развалился в воздухе, расколовшись на две части, которые упали на землю.

Роман опустил ружье и, не сводя взгляда с воина, помог Теодосии снова взобраться в повозку.

— Зачем тебе вздумалось вывалиться?

— Упала, пытаясь помешать тебе застрелить Иоанна Крестителя. Ты…

— Целый час я разглядывал чертовы песчинки на траве, чтобы найти его! С какой стати нужно было делать все это, а потом убивать? — Боже, можно ли привыкнуть когда-нибудь к тому, что у нее напрочь отсутствует здравый смысл?

Она, кивнув, убрала волосы с глаз.

— Да, да, конечно, ты прав. Зачем стрелять в Иоанна Крестителя, но я… я запаниковала, Роман, не могла здраво рассуждать, все случилось так быстро, не поняла, что ты… — Она заглянула ему в глаза. — Что это за предмет, в который ты стрелял?

Роман видел, что индеец скрылся в лесу, но его исчезновение ни в коей мере не уменьшило его тревоги. Воин без лошади — что-то абсолютно необычное для команчей. И совершенно ясно: копье — его единственное оружие.

Не имея ни лошади, ни оружия, воин наверняка попытается добыть их любым способом.

— Проклятие! — разозлился Роман. — Утром отбивался от стаи койотов, не подозревая, что вскоре придется бороться с воином команчей.

— Роман?

— Разбил в щепки копье команчей, которым воин собирался убить Иоанна Крестителя, возможно, из страха, так как сильно сомневаюсь, что ему когда-нибудь раньше приходилось видеть африканского попугая, а индейцы… ну, подозрительно относятся ко всему, чего не знают.

— Воин команчей? — Теодосия окинула взглядом окрестности, но не увидела никаких признаков индейца.

— Как ты его увидел? Где…

— Солнечный луч блеснул на металлическом острие копья, так обнаружил себя и воин.

— Ты… попал в копье? — прошептала она, словно в молитве.

— А как бы ты себя чувствовала, окажись воин убитым?

— Что? Нет. Нет, конечно. Не пережила бы, если бы это случилось. Но ты…

— Целился в копье, зная, что воин приготовился метнуть его.

Невозможно постичь его равнодушия, — Боже милостивый, попасть в летящее копье с расстояния, по крайней мере, в сотню ярдов! Другой бы на его месте зачислил себя в герои, но не Роман, приученный применять выработанное в общении с природой искусство в случае острой необходимости, а когда отпадала в этом нужда, забывал, словно рубашку, отслужившую свой срок.

Восхищенная произошедшим, она обняла его, Роман тут же отстранился.

— Ложись в повозку.

Теодосия вздрогнула. Его голос напоминал звук, издаваемый колесами, когда те наезжают на кучу гравия, и поняла: возражать не следует. Едва опустившись на постель, сооруженную для нее в повозке, почувствовала несколько нервных толчков, и до нее дошло, что Роман снова заметил индейца.

— Оставайся здесь, — распорядился он. Пальцы, сжимающие ружье, побелели. Воин команчей, вышедшей из леса с маленьким свертком вруках, направлялся прямо к повозке.

Приближаясь к белому мужчине с заряженным ружьем, индеец демонстрировал то ли немыслимую храбрость, то ли глупость, а скорее всего отчаяние, думал Роман. Он напрягся, соображая, что предпринять для защиты Теодосии.

Наконец, пришелец остановился возле повозки, опустился на колени и медленно положил сверток на землю; не сводя черных глаз с вооруженного бледнолицего, стоящего перед ним, развернул его и поднялся.

Роман увидел младенца, лежащего среди тряпок.

— Что бы это значило? — пробормотал он, когда ребенок заплакал.

Растревоженная звуком детского плача и ругательством Романа, Теодосия поднялась. Стоящее перед ней существо привело ее в полное замешательство: без всякой одежды, кроме набедренной повязки из оленьей кожи, он смотрел прямо в ее глаза. Захваченная врасплох, девушка отвела глаза и взглянула на ребенка — малышу было примерно месяца четыре, и, слушая его плач, она испытала прилив жалости.

— Роман, — чуть слышно сказала она, — ребенок…

— Наверное, сын воина, — ответил Роман. — Мать, должно быть, умерла.

Преисполненная состраданием, Теодосия стала спускаться с повозки, держась за голову, но вдруг остановилась — воин заговорил.

— Маманте, — выкрикивал он, положив руку на грудь. — Маманте.

— Должно быть, его зовут Маманте, — решила Теодосия. Также положив руки на грудь, сообщила: — Я — Теодосия, а этот мужчина — Роман. Скажи же ему, кто мы.

— Ты только что сделала это, Теодосия. А теперь возвращайся в повозку.

Маманте указал на мустанга, впряженного в повозку.

— Ему нужна лошадь, — предположила Теодосия.

Маманте похлопал себя по животу, затем, присев на корточки, опустился перед ребенком.

— Он хочет съесть мою лошадь, — добавила Теодосия.

Роман подавил желание рассмеяться.

— Зачем ему есть твою лошадь, когда ее можно использовать по прямому назначению, а еду получить от нас. Последний раз прошу, возвращайся в повозку.

Роман не двигался, показывая, что не собирается помогать команчи. Теодосия поднялась на колени.