Сердце бури

Фабр умирает, думает он. Еще вопрос, успеет ли нож гильотины перерезать ему шею, или что-то разорвется у него в груди и он утонет в собственной крови. Филиппо не спал прошлую ночь. Он безостановочно говорил о своем трехлетнем сыне; мысли о ребенке парализовали его. Судя по лицу Эро, на него можно не рассчитывать; он не хочет иметь ничего общего с этим судом. Камиль на грани нервного срыва. Утверждает, будто Робеспьер приходил к нему в камеру и предлагал жизнь в обмен на сотрудничество со стороной обвинения: жизнь, свободу и политическую реабилитацию. Никто больше Робеспьера не видел, но Дантону хочется верить, что Камиль не врет.

– Хорошо, Лакруа, – говорит он. – Вперед, приятель.

Лакруа немедленно оказывается на ногах. Он возбужден и весел, словно участвует в опасном спортивном состязании.

– Три дня назад я передал суду список моих свидетелей. Никого из них не вызвали. Я прошу прокурора объяснить в присутствии народа, который наблюдает за моими попытками восстановить свое доброе имя, почему мое законное требование до сих пор не удовлетворено.

Спокойный и равнодушный, Фукье говорит себе под нос.

– Я здесь ни при чем, – замечает он невинно. – Я не возражаю против вызова ваших свидетелей.

Внезапно в воздухе опасное движение. Кузен Камиль встает рядом с Лакруа, держась за его плечо, и подбирается, словно стоит на сильном ветру.

– Я внес в мой список свидетелей Робеспьера. – Его голос дрожит. – Вы готовы его вызвать? Вы вызовете его, Фукье?

Ничего не говоря и не двигаясь с места, Фукье тем не менее производит впечатление человека, который готов сорваться с места и сбить кузена с ног: никого бы это не удивило. Судорожно вдохнув, Камиль опускается на скамью. Но Эрманн снова паникует. Эрманн – дрянной юрист, думает Фукье. Если это все, что может предложить коллегия адвокатов Артуа, то он, Фукье, был бы там в первых рядах. Впрочем, он и так в первых рядах.

С возгласом нетерпения он подходит к судьям.

– Сегодня толпа еще хуже, чем вчера, – говорит Эрманн. – Не говоря о самих обвиняемых. Так больше не может продолжаться.

Фукье обращается к обвиняемым:

– Довольно перебранок. Это позор для трибунала и публики. Я намерен запросить у Конвента инструкции, как вести этот суд, и мы в точности последуем его рекомендациям.

Дантон наклоняется над Лакруа:

– Это может стать переломным моментом. Когда в Конвенте узнают об этой комедии, то опомнятся и дадут нам возможность выступить. У меня много друзей в Конвенте.

– Вы так считаете? – спрашивает Филиппо. – Должно быть, вы говорите о тех, кто вам чем-то обязан. Еще несколько часов, и им не придется отдавать вам долги. И почем вы знаете, скажет ли он им правду? И чем еще запугает его Сен-Жюст?

Антуан Фукье-Тенвиль – Национальному конвенту:

С самого начала судебное заседание проходит очень бурно. Обвиняемые в самой агрессивной манере настаивают на допросе свидетелей. Они призывают публику засвидетельствовать то, что они называют отказом в их законных требованиях. Их неоднократные выступления срывают процесс, несмотря на твердую позицию председателя и всех членов трибунала. Более того, они открыто заявляют, что пока их свидетелей не вызовут, они и дальше намерены вести себя таким же образом. В связи с чем мы обращаемся к вам с просьбой разъяснить, каким должен быть наш ответ на подобные требования, ибо закон не предусматривает оснований для отказа в вызове свидетелей.

Тюильри; нервные пальцы Робеспьера барабанят по столу. Он недоволен.

– Ступайте, – велит он осведомителю Лафлотту.

Как только дверь закрывается, Сен-Жюст говорит:

– Думаю, дело верное.

Робеспьер смотрит вниз на письмо Фукье, но мысли далеко. Когда Сен-Жюст снова подает голос, его рвение заставляет Робеспьера резко вскинуть глаза.

– Я пойду в Конвент и скажу им, какой опасный заговор мы разоблачили.

– Вы в него верите? – спрашивает Робеспьер.

– Во что?

– В опасный заговор. С Люсиль мне не все ясно. Это было сказано в тюрьме? Правда ли это? Или Лафлотт все выдумал, пока поднимался по лестнице? Или… вы вложили в его уста то, что хотели услышать?

– Осведомители всегда говорят то, что вы хотите услышать, – нетерпеливо замечает Сен-Жюст. – Думаю, дело верное. Это то, в чем мы так нуждались.

– Но правда ли это? – настаивает Робеспьер.