Сердце демона

Так бывало часто – начнёшь раскрывать лист бумажного тростника, пусть даже очень бережно, а он ломается и рассыпается в труху. Но некоторые тексты они с отцом находили уже россыпью разрозненных фрагментов, и не всегда удавалось хотя бы понять, что там было начертано изначально.

Гора свитков и артефакты покоились на другом столе рядом. Раштау рассказал, что им пришлось извлечь мумию Красуза и снять верхние покровы, но потом он лично провёл обряд перезахоронения согласно рэмейским традициям. Гробницу засы́пали и замаскировали, чтобы никто больше не потревожил покой вельможи.

Аштирра прежде не раз задавалась вопросом, имеют ли они вообще право вторгаться в обитель умерших. Именно тогда отец подробно объяснил ей устройство гробниц, где одно из помещений – сердаб[14] или семейное святилище, в зависимости от архитектурных особенностей и эпохи, – предназначалось для почитания владельца погребения. Научил, как правильно читать ритуальные формулы, нанесённые на стенах, связанные с загробным культом. Когда-то эти тайны принадлежали жрецам Ануи, властителя и покровителя мёртвых, псоглавого супруга Богини Аусетаар, которой служили Таэху. Но род Аштирры хранил и это знание, как и всё уцелевшее наследие рэмейского народа.

«Память… – говорил Раштау. – Прочти любую из этих погребальных формул, и увидишь, что каждый из них хотел остаться в веках. Что каждая из гробниц является прежде всего хранилищем знаний – будь то знание о жизни конкретного рэмеи или же тайны, которые он хотел донести до потомков. Мы бережно сохраняем их сокровища и повторяем их имена, пронося память о них сквозь вечность, как они того и желали. Именно это – почитание памяти, увековечивание – и отличает нас от расхитителей гробниц».

Эти его слова Аштирра помнила до сих пор и каждый раз, пересекая порог гробницы, шептала благословения её хозяину. Она знала, что Раштау делает так же, видела, как он всегда задерживается у входа, касается выбитых в камне строк кончиками пальцев и оставляет на давно потрескавшемся алтаре свой хлеб или добычу.

Девушка распрямилась, поведя затёкшими плечами, и залюбовалась работой отца. Из-под его искусных рук понемногу выходило полотно текста. Реставрация займёт не один день, но хотелось надеяться, что результат того стоит.

Рядом с рассыпавшимся свитком лежали записи, которые Раштау скопировал с саркофага Красуза. Аштирре очень любопытно было изучить их подробнее, но пока она помогала отцу в том, что надлежало сделать в первую очередь. Опираясь на рассказ Раштау и его черновые заметки, она составила подробный список найденных предметов с описаниями, включая их точное местоположение в гробнице, – для архивов. В данный момент она делала зарисовки предметов, чтобы ничего не потерялось. После шла очередь свитков, но сначала Раштау должен был собрать воедино те из них, которые сохранились хуже всего.

Большинство подобных записей представляло собой уже знакомые девушке в разных вариациях описания мира потустороннего, ритуальные формулы и списки жертв для умершего, питающих дух. Но иногда случалось обнаружить бесценные источники, детали родом из иной эпохи, из которых и складывалась многовековая история рэмейского народа.

Аштирра перевела взгляд с рук отца, понемногу творивших самое настоящее волшебство, на его красивое лицо. Сосредоточенный взгляд тёмно-синих глаз, морщинка, пролёгшая между бровей, тень улыбки, касающаяся резко очерченных губ, когда удавалось найти недостающее. Он напевал себе под нос мотив какой-то баллады, только-только закончив рассказ о том, как им с Брэмстоном на голову чуть не обрушилась одна из потолочных плит, расписанных золотыми звёздами на древний манер.

Свою мать девушка не помнила – та покинула Обитель прежде, чем Аштирра успела её толком запомнить. Остались лишь призраки памяти – ласковый голос, нашёптывающий что-то сказочное; тёплые руки, сомкнутые в защищающем объятии, изгоняющие все ночные страхи…

В такие моменты, когда они с отцом вместе работали в библиотеке храма или тренировались на засыпанной песком площадке в тени колонн, когда Раштау рассказывал свои колдовские истории или пел старинные баллады, Аштирра не могла не задаваться вопросом: почему? Кто мог по доброй воле уйти от такого мужчины, сильного и мудрого, самого чудесного на свете? Давно уже жрица оставила надежду попытаться найти супругу отца или хотя бы её погребение, разузнать что-то у близких. Легче, чем блуждать во тьме неведения, было признать, что матери не стало, что Боги забрали её раньше срока. Иначе разве бы она ушла? Отец её никогда не винил, но и не рассказывал толком ничего. Говорил лишь, что это была особенная рэмеи, прекрасная и храбрая… и что она гордилась бы своей дочерью, как гордился он сам.

Нет-нет да появлялась во взгляде Раштау печаль, и Аштирра оставила расспросы. На других женщин отец не смотрел – ни на близких, ни на далёких. Его занимали лишь дела их рода и семья. Когда-то Аштирра говорила, что очень хотела бы увидеть его по-настоящему счастливым. Отец лишь смеялся, приобнимая её, и говорил: