«Думаешь, я не счастлив здесь, с тобой? У меня есть всё, о чём я мог просить Владычицу Аусетаар. И это куда больше, чем многие вообще смеют мечтать…»
– Так, я больше не могу смотреть на эту бумажную мозаику, – заявил жрец, откладывая инструменты, и с хрустом потянулся. – Предлагаю на сегодня похоронить наше наследие здесь. Вернёмся завтра, как промеж рогов посвежеет. Что там у тебя?
– Почти половина, – гордо сообщила Аштирра и тихо рассмеялась: – Иногда ты работаешь ночи напролёт. Сегодня что же, не такая ночь?
– Не такая, – Раштау усмехнулся, накрывая завершённую часть отреставрированного свитка тонким стеклом для сохранности, а остальные бережно собирая в резную шкатулку. – Да и есть у меня предложение поинтереснее. Прогуляемся к пограничным стелам вместе с твоим псом – расскажу.
Чесем, дремавший на пороге, вскинулся и неистово закрутил хвостом. Раштау бросил на него задумчивый взгляд.
– Посмотрим, в каком настроении Каэмит этим вечером. Если повезёт, поймаем отголоски Всплеска, и тогда… – он заговорщически улыбнулся и поманил Аштирру за собой.
Вечер был тихим, чарующим. Вдалеке за спиной манило тёплыми огнями святилище. Ветер играл в роще, принося долгожданную прохладу, шелестя песчинками по гладким, стоптанным поколениями жрецов и паломников белым плитам древней тропы. Щенок
Неспешно Аштирра брела рядом с отцом, наслаждаясь тишиной, любуясь россыпями самоцветов Аусетаар на стремительно темнеющем небе. Эта ночь обещала быть умиротворяющей. Каэмит дышала в такт с тайнами древних. Искажения и фантасмагорические твари песков казались чем-то далёким и ирреальным, и так легко было забыться, представить, что всё по-прежнему – именно так, как привыкли видеть предки.
Когда они добрались до первой пограничной стелы, Раштау привычно погладил древний камень, очертил письмена кончиками пальцев. Некоторое время жрец вглядывался в ночную пустыню, словно взвешивая что-то. Лицо, так похожее на высеченные лики Стражей Обители, смягчилось. Неутомимый огонь жажды знаний во взгляде сменился тихой мечтательностью, той сладкой тоской по несбыточному, которую разделяла и сама Аштирра. Эхо тысяч голосов тех, кто жил в этих землях прежде, оживало в порывах ветра над песками, и отражения тысяч забытых лиц проглядывали в мутной призме веков.
– Хорошая ночь, – тихо проговорил жрец, озвучивая мысли дочери. – Хотел приберечь это до твоего дня воплощения, но сейчас даже уместнее.
Раштау обернулся, протянул ей что-то на ладони. Тускло блеснуло в лунном свете серебро – металл более редкий для Таур-Дуат, чем золото. Чеканный браслет словно притягивал лучи Ладьи Аусетаар, и на потемневшей от времени поверхности проступали письмена их родного наречия.
Артефакт манил её, звал, и зачарованно Аштирра протянула руку, накрыла браслет, покоившийся на ладони отца. Эхо голосов, многоликий шёпот зазвучал ярче, отчётливее, переплетаясь с голосом Раштау.
– Этот артефакт древне́е эпохи правления владычицы Кадмейры. Он был создан во времена последних Эмхет, прямо здесь, в нашей Обители. Сокровище, которое по приказу своей царицы Красуз хранил на своей мёртвой груди вместо оберега-скарабея. Эти надписи я прочёл там же, под сенью его гробницы: «Умиротворение сердца Владыки, надежда рэмейской земли. Она оберегала воинов, сплачивала сомневающихся, и…»
–
Рука Раштау дрогнула – их ладони по-прежнему смыкались над браслетом. Жрица не могла видеть текст. Холодное серебро пульсировало в их пальцах – связующая нить сквозь вечность. Глаза Раштау чуть расширились, и в его недоверчивом взгляде отразилась тень безумной надежды.
Вкрадчивый шёпот древних голосов на краю сознания стал даже отчётливее, чем в архивах Обители. Артефакт словно пытался дотянуться до них, сообщить свои тайны. Так бывало в ходе некоторых ритуалов, когда они распечатывали память предметов и получали знание не из текстов, а из зыбкой череды образов чужих жизней.
Понимание ускользало, такое близкое и такое неуловимое. Мучительное и сладостное.
Именно в такие мгновения Аштирра по-настоящему понимала, почему Раштау никогда не остановится.
Сердце защемило от странного болезненного узнавания, и тепло родства окутало её изнутри. Словно дым благовоний наполнил сознание, замутняя и притупляя привычное. Скрытые чувства обострились, размыкая пределы тела и разума, как во время их общих ритуалов.