Сердце двушки

– С твоей-то гиелой, жрущей кошек? Кроме того, я веду непонятную жизнь с неналаженным бытом… – строго сказала Наста и, держа кота под мышкой, направилась к подъезду.

Юрий фон Крейн, философ свободного духа, снимал длинный чердак в одном из переулков рядом с Тверской. Павел Тархов и Зю жили с ним вместе на правах чего-то среднего – не то друзей, не то свиты. Подарку фон Крейн оказался не особенно рад.

– Знакомая какая-то зверушка. Это не кот судьи с первого этажа? – спросил он.

– Нет! – отрезала Наста.

– А-а! Ну, пускай тогда бегает! Авось украдет себе что-нибудь съестное! – разрешил Крейн.

Наста уже осматривалась. Чердак был не шныровского типа, с мишенями и гамаками, а переделанный в элитную мансарду – с огромными стеклянными окнами в потолке, через которые можно было наблюдать небо. Правда, неба никто не наблюдал. Более того, окна изнутри завесили одеялами.

– А одеяла зачем? – спросила Наста.

– Голуби пачкают! Мойщиков два раза в неделю вызываем! – с досадой сказал Крейн.

– Голуби – это счастье. Просто вы не умеете их правильно готовить, – сказала Наста.

«Позитивная гвардия» натянуто засмеялась. Она не знала, шутит Наста или нет, но считала своим долгом как-нибудь отреагировать.

Зю соорудила чай. Заварной чайник отсутствовал – он недавно разбился, – и его роль выполняла банка из-под огурцов, в которую наливали кипяток и засыпали заварку, процеживая это все через чистый носок. Эта деталь Насте особенно понравилась – в ней было нечто живое и шныровское. А вот Юрий фон Крейн чем-то смахивал на Афанасия. В нем был такой же капризный аристократизм и так же где-то рядом засадным полком угадывалась умная мамочка. Только у фон Крейна не было самоугрызений Афанасия и вообще взгляда на себя на стороны. Он был крайне самодовольный тип.

«Позитивная гвардия», как вскоре обнаружилось, к приходу гостей подготовилась плохо. Все, что она сделала, – сбросила со стульев вещи, чтобы на них можно было сесть. Павел Тархов после долгих рысканий в холодильнике и по шкафчикам ухитрился отыскать банку лечо и теперь ложкой раскладывал его по пяти тарелкам.

– Выглядит вкусно! – вежливо сказал Гамов и, попросив разрешения добавить кое-что от себя, чтобы не стеснять хозяев, заказал по телефону суши и пиццу.

Зю рассказала, что в арт-салон к ее родителям вчера явились две мрачные девушки с макетными ножами в руках и сказали: «Мы пришли клеить мужика!» Родители ужасно испугались и стали вспоминать, где тут тревожная кнопка. И что же вы думаете? Оказалось, художницы! Мужика они вывели по частям на принтере и склеили из коробок!

Наста расхохоталась. На время она забыла о Витяре, о котором думала всю дорогу. Позвонить же в ШНыр Афанасию, Родиону или Максу не могла из-за того, что рядом был Гамов. Ну не смешно ли! Любишь человека – но впустить его во что-то сокровенное, например просто поделиться с ним тем, что тебя волнует, не можешь. И даже позвонить при нем не решаешься.

Привезли суши. Лихо орудуя китайскими палочками, Юрий фон Крейн стал развивать теорию, что человеческое поведение предсказуемо. Достаточно представить координатную прямую и распределить на ней все виды человеческой деятельности в зависимости от того, сколько удовольствия или неудовольствия они доставляют. Например, перенести мешок цемента на шестой этаж без лифта – десять единиц дискомфорта. Позвонить по телефону неприятному человеку – пять единиц дискомфорта. Вынести мусор – минус один. Съесть конфету – одна единица радости: координата плюс один. Выиграть в лотерею – плюс пять. Примеры, разумеется, глупые, но суть не в том, а в том, что эта шкала во многом определяет наш выбор.

– А если у одного человека перенести цемент – минус два. А сделать неприятный звонок – минус десять? – спросила Наста.

– Да, у каждого шкала своя. И даже не на всю жизнь одна, потому что навыки прокачиваются, – легко согласился фон Крейн. – Условно говоря, первый мешок ты перенесешь с координатой негатива минус десять. Может, даже минус сто. А если будешь переносить их ежедневно – привыкнешь и координата станет минус один. И наоборот: если будешь выигрывать в лотерею каждый день – радость уменьшится. Вместо плюс тысяча станет плюс один или даже ноль. Кроме того, существуют еще баги сознания. Ну, типа удовольствий, которые оплачиваются отложенными неудовольствиями. Допустим, выпить лишний бокал и потом весь следующий день ощущать себя тупым. Координата на самом деле минус двадцать, но мозгу в первый момент кажется, что это плюс двадцать! Явный баг.

Наста слушала фон Крейна, кивала и ела. Голос у него был убаюкивающий, да еще накладывался на удовольствие от еды. Координата счастья сразу становилась где-то плюс восемь, если не плюс десять. Внезапно перед Настой выросло обеспокоенное лицо Гамова:

– Эй-эй-эй! Слушай! Ты одна слопала весь имбирь!

– Чего? – удивилась Наста и внезапно обнаружила у себя в руках пластиковую коробочку с имбирем.