Сердце Эрии

Когда он приезжал, Равис накрывал кофейный столик в малой гостиной, окна которой – настоящие, не иллюзорные – вели в благоухающий сад, и дядя подолгу наблюдал за кружащими над кустарниками стрекозами. Он боялся смотреть на меня и рыжего кота, который постоянно жался к моим рукам: его мягкая шерсть под моими бледными пальцами – единственное безопасное, что осталось от нашей близости.

Я не обижалась на страх в глазах графа. Он думал, что за двадцать лет научился жить без своей сестры, но мое лицо пробуждало в его душе непрошеные воспоминания, к которым мужчине было больно и страшно возвращаться. Но с каждым днем прошлое смягчало свои удары.

Наши взгляды робко пересекались, дядя ранимо улыбался, присаживался на край дивана и рассказывал о девушке, которой когда-то была моя мама.

– Я никогда не верил, что она погибла. Я собственными руками перевернул каждый обрушенный камень и разворошил горы праха и сажи, но не нашел ни ее локона, ни клочка одежды, ни обломка кости – ничего. Она просто исчезла. И все эти годы я тешил себя надеждой, что она просто сбежала со Странником, которого я не одобрял. Знаешь, я ведь еще продолжаю ее искать, – однажды признался он и задумчиво потер покрытые шрамами пальцы, – но у меня ничего не получается. Может, теперь вместе с тобой мы смогли бы…

Его золотые глаза вспыхнули надеждой, но я не ответила. И тогда он смущенно продолжил:

– Мне так жаль, что я не сумел найти тебя раньше. К сожалению, в свои годы я все еще слишком мало знаю о Силе лиирит. У нас с твоей мамой никогда не было семьи, которая могла бы научить нас ею владеть. Мы выросли недалеко от Акхэлла в приюте, что свисал с края утеса, подобно осиному гнезду, – до сих пор отчетливо помню, каким он был многолюдным, тесным и наполненным детскими слезами. А еще голод… Никто не рассказывал, как мы с Ксантией там оказались, а в моей памяти образовалась брешь: просто однажды я проснулся на холодном дощатом полу с маленькой сестренкой под боком. Дети из приюта не принимали нас: они насмехались, подлавливали нас шумными стайками и требовали, чтобы мы показали им Силу лиирит – подтвердили или развеяли сотни слухов о своем народе. Но мы ничего не умели. Мы были обычными людьми, разве что с золотыми глазами. Поэтому мы часто сбегали из тесных стен приюта и до самого заката наблюдали с его вершины за Беспокойным морем. В те времена даже оно казалось нам самым тихим и безопасным местом. Может быть, именно поэтому я никогда его не боялся: я словно понимал и разделял его гнев.

Азарис Альгрейв перевел дух, сделав глоток остывшего чая. Я ждала, затаив дыхание.

– Когда я подрос, то часто уходил в Акхэлл и брался за любую работу, куда меня готовы были принять, но таких мест оказалось крайне мало. К сироте-лиирит многие относились с подозрением, и даже сами лиирит смотрели на меня будто на прокаженного. Кое-как я все же скопил денег и первым делом купил себе линзы. Они были синими… – Мужчина невесело усмехнулся. – А еще жутко дорогими. Оставшихся денег едва хватило, чтобы купить Ксантии обувь. Она так радовалась новым босоножкам и даже спала в них, боясь, что дети отберут их. – Дядя умолк, подавив подступившую к горлу горечь. – Вскоре, скрыв свою принадлежность к лиирит за цветными стекляшками, ужасно резавшими глаза, я устроился работать в порт и уже через несколько месяцев попал в матросы на один из рыбацких кораблей…

Я завороженно слушала его, не смея перебивать, а иногда даже забывая дышать. Мне всегда было мало его историй и хотелось знать о моей маме и Страннике-отце больше. А еще попытаться понять, почему Сердце, спасая моих родителей и Терри, открыло Двери именно в Сильм и почему никто никогда не говорил мне о доме. Но шум в голове стал невыносимым, слова дяди с трудом пробивались сквозь него, будто боролись с ветром, взбираясь со дна Разлома. И я боялась задавать вопросы. Боялась, что стоит открыть рот – и с языка сорвется лишь хриплый вой.

Он оглушал и давил на виски, заставляя глаза наполняться слезами.

Волки не смолкали ни днем ни ночью.

Они выли, выли, выли.

Выли!

Кровь…

Она завладела моими снами. Она топила меня, забивала горло и плескалась в ушах в унисон с волчьим воем. Ночь за ночью я наблюдала за тем, как тяжелые алые капли срываются с прокушенной лапы, увитой сияющим клеймом, разбиваются об острый клык и неровной дорожкой стекают в открытую пасть…

И с каждой каплей волки выли всё громче и громче.

Я зажала уши руками, но голоса не смолкали и не становились тише.

– Почему я их слышу? Чаща ведь так далеко!

Уронив руки на колени, я встретила сочувствующий взгляд Эспера.