«А возможно, – подало ей тут неожиданную мысль сознание, – заодно поищешь, нет ли в какой-то из папок за прошлые годы дела твоей матери».
Архивариус водрузил свое игрушечное пенсне на кончик носа, задумчиво пожевал губами и согласился:
– Есть.
И без дальнейших пояснений удалился в царство своих бумаг. Вернулся через несколько минут и выложил перед Никой папку.
– Вот.
– Что это?
– Это – материалы по Кейве рей Линн, которые незасекречены. Выносить нельзя, – тут же строго предупредил он и указал на крошечный столик возле входа. – Вон там можете посидеть и почитать.
Ника не могла скрыть разочарования – значит, внутрь ее не пустят. А ей нужно было попасть именно к стеллажам, а не сидеть за столиком снаружи. И все эти папочки – они ей без надобности. Но делать нечего, нельзя же совсем отказаться от материалов, которые принес архивариус, это наверняка вызовет у него подозрение. И потому Ника уселась за крошечный столик и открыла папку.
Внутри было несколько газетных вырезок с броскими заголовками: «Первый беспосадочный перелет через Туманное море!», «Авионера рей Линн открывает новые земли для Империи», «Трое против одного: Кейва рей Линн в одиночку сбивает три авиона вражеской Ревентины»…
На одной из пожелтевших страниц красовалась фотограмма героической авионеры. Изображение было зернистым, краска кое-где размазалась, но Ника все равно с жадным любопытством рассматривала картинку.
Воображение рисовало ей даму в годах, закаленную в огне сражений, с суровым лицом, на котором лежал отпечаток пройденных испытаний, и с пониманием собственной значимости в глазах, – только такой могла быть монументальная личность вроде Кейвы рей Линн. С фотограммы же смотрела довольно молодая еще дама, и в ней не было никакой суровости или осознания собственной легендарности. И все же было в этой даме что-то особенное. То ли в решительно вскинутом подбородке, то ли в уверенном взгляде, то ли в том, как свободно развевались пряди ее волос… А скорее всего, во всем сразу; у Кейвы рей Линн было открытое и положительно геройское лицо. Глядя на такие лица, веришь, что живешь в лучшей империи мира и что впереди – великое будущее. Глядя на такие лица, и сама хочешь стать лучше…
«Жаль, нет у меня в лице ничего геройского», – вздохнула Ника, закрыла папку, вежливо поблагодарила архивариуса и ушла.
Плутая по коридорам летной школы, девушка пыталась убедить себя, что выполнила обещание, данное Анселю. Она про Мию спросила? Спросила. Ей ответили, что не помнят такой. Все? Все!
Однако в глубине души Нику продолжало глодать сомнение. Она ровным счетом ничего не знала про Мию, но почему-то не верила в то, что девушка соврала своим близким, когда сообщила в письме, будто стала авионерой.
Вот если бы просмотреть списки прошлогодних учащихся, тогда бы Ника успокоилась, потому что знала бы наверняка. Где же еще их можно получить, раз уж в архиве не вышло?
Да нигде, разве только в кабинете директрисы летной школы…
Ника даже на миг остановилась. Нет, это полное безумие! Тайком пробираться в кабинет мадам эр Мады – это ставить под удар всю свою карьеру. И ради чего? Ради неизвестной ей девушки? Из-за какого-то безосновательного сомнения, только потому, что ей показалось, будто преподавательницы что-то скрывают? Нет, это полный бред!
Убедив саму себя, Ника удовлетворенно кивнула: вот это правильное решение!
Ника не видела Анселя шесть дней – следующий учебный полет в расписании стоял только в конце недели. Пожалуй, она могла бы сама встретить его у Конструкторской и рассказать, что узнала, но… Но Нику так и не отпустили сомнения насчет того, действительно ли Мия не училась в летной школе, как ей заявляли преподавательницы. К тому же она помнила о том, что Ванесса и так уже строит на их с Анселем счет самые глупые предположения, и не хотела давать ей лишнего повода распускать сплетни, явившись в Конструкторскую ради встречи с юношей.
Наконец, Ника полагала, что это Анселю важно узнать о произошедшем с Мией, а значит, если кто с кем и должен искать встречи, так это он с ней, а не наоборот.
Возвращаясь вечерами домой после занятий, Ника гадала, не ходит ли Ансель теперь каждый день в зоопарк в надежде снова увидеть там Мию. Образ юноши, стоящего у вольеров с животными и наблюдающего за монкулом, так живо вставал перед глазами Ники, будто она видела его наяву. Ради блага Анселя она надеялась, что он все-таки туда не ходит. Только ради его блага! И вовсе не потому, что девушке становилось неприятно от мысли, что если он туда ходит, значит, по-прежнему сильно тоскует по своей бывшей подруге.
К счастью, на занятиях в летной школе времени думать об Анселе, своих запутанных чувствах к нему и о печальной истории с Мией у Ники особенно не было. А дома ей хватало беспокойств с Агатой. Потратив несколько дней на подготовку блестящего репортажа по поводу монкулов, отбывших срок, но почему-то не вернувшихся после этого к своим близким, Агата отдала его главной редакторше газеты, но, к ее бескрайнему возмущению, та материал не приняла!