Сердце мира: часть первая

— Этой ночью или сегодня утром у меня пропал золотой перстень с гербом семьи эс-Мирд, — негромко, вынуждая прислушаться к себе, проговорил он. — Исчез оттуда, где его не мог взять случайный человек. За последние годы в моем доме такое не происходило еще ни разу, поэтому мне не хочется обвинять кого-то из вас в краже. Я предположил, что перстень мог пропасть по чьему-нибудь недомыслию или неаккуратности, и этот кто-то стесняется признаться в своей ошибке. Если вы знаете, кто это мог быть, или видели кого-то возле моего кабинета, лучше скажите это сейчас. Наказания не последует. Позже я могу оказаться в не столь добром расположении духа.

Над столом повисла гробовая тишина. Обмершие слуги переглядывались друг с другом. Обвинение было серьезным. За кражу такого ценного предмета могли и высечь, и повесить. Но главное — за это могли пострадать и невинные. Из двадцати трех человек, которые собрались в столовой, рабов было всего шестеро. Вряд ли эс-Мирд будет их подозревать — магия ошейников не позволяла ни лгать, ни воровать у собственных хозяев. Но что ждет остальных?

— П-простите, госп-подин, — проблеял белый, как молоко, мальчишка с противоположной стороны стола. Таш не помнил его имени, но помнил, что он присматривает за хозяйскими ездовыми гармами. — А вы не м-могли его уронить?

— Мог, — скупо подтвердил эс-Мирд. — Я проверил все места, где это могло произойти. Перстня там нет.

Больше никто говорить не захотел. Господин еще раз прошагал мимо слуг, внимательно посмотрев каждому в глаза. Он задержался рядом с Ташем и Забом, но все же прошел мимо.

— Последний раз спрашиваю. Кто-нибудь видел мой перстень вечером, ночью или утром?

Нестройный хор голосов ответил, что нет. Эс-Мирд недовольно поджал губы, но позволил всем сесть и приступить к обеду.

Когда господин покинул столовую, Таш вздохнул свободно. Однако он оказался едва ли не единственным, кто так сделал. Эс-Мирды не возбраняли слугам разговаривать за едой в предназначенной для них столовой, и обычно над столом висело пчелиное жужжание праздной болтовни. Сегодня люди если и обменивались фразами, то шепотом. Почти как вчера, во время бури.

Обсуждали в основном то, что случится с вором. Легкую судьбу ему никто не прочил.

Выскребая деревянной ложкой миску с кашей, Таш заметил, как иногда другие слуги косятся на них с Забом. Подозревать рабов было глупо, но никто не мешал обвинять их в том, над чем никто не властен.

— Эти двое приносят неудачу, — шепнул кто-то на дальнем конце стола.

— Только татуированный, — поправил второй голос. — Он связан с хранителями. Все знают, что те служат самому Урду…

Таш резко повернул голову. Говоривших тотчас толкнули локтем, чтобы они замолчали, и шерд успел увидеть лишь шевеление. Но кто из нескольких вдруг завозившихся человек это ляпнул, было непонятно.

В сердце снова заныла тоска по житью у Илартана. Как там все было просто! Если бы не проклятый барон-мужеложец…

"Нет", — через силу сказал себе Таш. И без барона их дружба с хозяином давно сгнила, как залежалая слива. Не было бы эс-Мерта с его предложением, нашлось бы что-нибудь другое. Теперь дом Таша здесь. И хочется или нет, а ему придется завоевывать доверие этих людей.

После обеда он взялся за работу с двойным усердием. Управляющий только и успевал, что находить новые задания, благо тех было предостаточно и без негаданного потопа. Таш таскал мешки, переставлял бочонки с вином, подменил Заба, которого вызвала к себе Лаана по писарским делам, и полчаса побывал в подчинении поварихи. Когда солнце начало клониться к закату, он был выжат, как виноград под прессом.

В доме продолжалась возня с поисками перстня, но Таш не обращал на нее внимания. Выполнив все поручения и получив разрешение идти отдыхать, он облился ледяной водой из колодца, встряхнулся и направился в комнату переменить одежду.

В общей спальне никого не было. Из лежавшего в изголовье сундучка Таш достал свежую рубашку, пошитую для него два дня назад, надел ее и затянул пояс. До ужина оставалось еще с полчаса — достаточно времени, чтобы отдохнуть. Почти не колеблясь, Таш с удовольствием растянулся на постели.

В конце концов, Оттарт его отпустил.

Грубая небеленая ткань покалывала кожу. Таш перевернулся на бок и выдохнул. Через узкие окна тек слабый свет умирающего дня, создавая сумрак, в котором было так сладко дремать. Хорошо…

Глаза сразу начали слипаться. Таш еще раз повернулся, устраиваясь поудобнее. Под лопатками что-то мешало, как будто под тонкий тюфяк, для которого пожалели набивки, попал камешек. В этом не было бы ничего удивительного — за день слуги натаскали в комнату со двора, наверное, ведра три грязи, которая отваливалась с ног. Поморщившись, Таш встал и передвинул набитый соломой мешок, чтобы убрать раздражавший камень и спокойно подремать.

Под матрасом, тускло блестя в пыли, валялся золотой перстень-печатка.